«Роковым для рода человеческого мне кажется вопрос: удастся ли – и в какой мере – обуздать на пути культуры влечение к агрессии и самоуничтожению, ведущее к разрушению человеческого сосуществования. Наше время представляет в связи с этим особый интерес».

З.Фрейд, «Недовольство культурой»

(Жуткая скука Марины Давыдовой)

В стародавние времена, если помните, был такой предмет – «Научный атеизм». Ничего научного там, разумеется, не было, но студентам приходилось сдавать экзамен. В красном дипломе моего приятеля это была чуть ли не единственная четвёрка – он отбарабанил всё, как положено, но экзаменатор сурово молвил в ответ: «Молодой человек, вы говорили правильно, но я не увидел у вас в глазах блеска атеистической убеждённости». 

У Марины Давыдовой с «атеистической убеждённостью» (в отношении театра) всё в порядке, и глаза её блестят так, что лампочки перегорают от зависти. Кого-то этот блеск в глазах ослепляет и не даёт врубиться в сопроводительную речь. А жаль, потому что в речи этой, как правило, можно найти массу нелепостей, а иногда и откровенных проговорок – когда очередных детей тащат в очередной крестовый поход, дедушка Фрейд просыпается и напоминает о себе.

К примеру, в конце сентября на colta.ru в пространном интервью Давыдова на все лады расхваливает свой «Театр.» (журнал), а на вопрос «Это журнал СТД, профессионального союза. Вам ведь важно, чтобы его читали театральные деятели?» режет правду-матку: «Журнал «Театр.» делается не для театральных деятелей, он делается для читателей» (http://www.colta.ru/articles/media/12563 ). Но позвольте! разве читатель – какой-то особый биологический вид? разве некий, условно говоря, театральный деятель, читающий текст, забывает при этом всё, что знает и умеет, и превращается в «чистую доску»? отнюдь, все познания и пристрастия читателя остаются при нём и никуда не исчезают. А значит, Давыдова, по сути, признала: её «Театр» не рассчитан на театральных профессионалов. На какого читателя журнал в таком случае рассчитан? видимо, на тех, кто в театре не слишком сведущ или (под чарующим блеском чьих-то глаз) забывает обо всём и превращается в «чистую доску» – в эдакого театрального манкурта. Да, Давыдова тут, безусловно, отличилась, но отметим и дедушку-ассистента.

А вот, казалось бы, вполне безобидный момент из того же интервью: «Не надо искусственно создавать структуру и под неё подгонять живую, меняющуюся, благоуханную или, допустим, смердящую реальность…» Кажется, речь зашла о запахах? Добавим сюда и такое любопытное утверждение: «В какой-то момент интеллигентные люди перестали в него[театр] ходить – в него ходили публика, театроведы и театральные критики». Понятно, формулировка не из лучших – Давыдова наверняка не имела в виду, что «театроведы и театральные критики» относятся к рабоче-крестьянскому сословию, и интереснее тут другое – деление на «интеллигентных людей» и просто «публику». Что получается, если придать социальному расизму «обонятельную составляющую»? А получится тот самый пост г-жи Дмитревской (см. на Антикритике статью Е.Долгиновой «Зловонные и благоуханные»). И Давыдова подчёркивает родство двух главредакторских душ: «авторы ПТЖ – это иногда наши авторы, наши авторы – это авторы ПТЖ, огромное количество пересечений. И мы всё равно делаем какое-то одно дело». Опять дедушка Фрейд? (Напомню, интервью Давыдовой «вышло в свет» на 9 дней позже, чем пост Дмитревской).

Смелый дедушка, не боится colta! А как насчёт lubimovka.ru, где без интервью с Давыдовой тоже не обошлось? Всё так же: дедушка Зигмунд снова тут как тут.

«Мне кажется, что в Театр.doc, который, конечно, с самого начала стал очень важным явлением нашей театральной жизни, был поначалу элемент замкнутости. Я бы сказала, легкого сектантства» (http://lubimovka.ru/blog/341-u-lyubimovki-otkrylos-vtoroe-dykhanie). «Лёгкое сектантство», «незначительная беременность»… и вообще – «если разом осушить пузырёк с пометкой «Яд!», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание»… А волноваться по поводу сектантства не стоит: если верить Давыдовой, «Сектантский дух рано или поздно возникает в любых начинаниях, неважно – говорим мы про студию Московского художественного театра, театр Гротовского или людей, занимающихся инклюзией». Положим, это не совсем так, но если всё сводится к зазубриванию мантр, недомогание, увы, возникает не «рано или поздно», но как только, так сразу. А если очень хочется что-то разрушить, чтобы построить на этом месте «прекрасный новый мир», самый короткий и удобный путь – создать секту (Орден Кувалды) и ввести двойные стандарты, для элиты («своих») и для быдла («чужих»). 

Другое дело, секты различаются по уровню тоталитарности, и «любимовцы» в этом плане, пожалуй, помягче «журнал-театровцев» или «гоголь-центристов» (Давыдова, «куратор международного направления и медиатеки», занимает в ГЦ, можно сказать, пост министра иностранных дел); сужу по собственному, извините, опыту, поскольку доводилось сталкиваться и с теми, и с другими, и с третьими, и только у «любимовцев» вход в сознание не обязательно запаролен.  

Цитата в продолжение темы: «Обычно, с любым явлением происходит так: оно возникает, а потом начинает становиться всё более герметичным, замыкается в себе самом. Оно делает всё более высоким забор, отделяющий его от всего остального мира. В случае с «Любимовкой» я вижу ровно противоположный процесс: этот забор становится ниже и ниже, а пространство, обнесенное колышками всё обширнее. И это здорово». Обратите внимание: снести «забор» не предлагается, а вот захватить («обнести колышками») как можно большую часть пространства – «это здорово». Ох, дедушка Фрейд, дедушка Фрейд, что же ты никак не отпустишь свою внучку?

Нет, не отпускает, более того – доводит до апофеоза: «я думаю, читка – это уже самостоятельный театральный жанр. Читаем пьесу, читаем вслух, минимально её интонируя, чуть что-то срежиссировав. И получается интересно. Не знаю, будет ли мне интересно на спектакле. Да и какая разница? Мне на читке было интересно. Разве этого недостаточно?» 

Кто как, а я периодически смотрел трансляции из Рио; иногда было интересно, разве этого недостаточно? впрочем, смотря для чего… Полагаете, спортивные аналогии тут неуместны? Не факт: на арене Московского цирка проводились бои за звание абсолютного чемпиона СССР по боксу, но никто не называл бокс «самостоятельным цирковым жанром». А на Маракане периодически проходят концерты поп- и рок-музыкантов – и что? если на подпевке выступят Неймар сотоварищи, это будет футбол? а ничего, что без мяча и без ворот?

В интервью имени colta Давыдова не без кокетства вопрошает: «Я театральный критик или театровед?» Отвечаю: тот, кто не в курсе, что театр без визуальной части невозможен, не критик и не театровед, а случайный посетитель… типа, пошёл в школу, чтобы коржик скушать, остальное – по фигу. И эти… как их… короче, работники школьные… мешают, сволочи! «Я вполне представляю себе, как в большом театре, на большой сцене собираются артисты, народные и не народные, берут в руки тексты и просто их читают. Я вас уверяю, к этому будет огромный зрительский интерес. А как только я представляю, что они будут этот текст ставить, поставят сценографию, «зазернятся», выберут себе роли, начнут играть… что-то сразу исчезает». Не понимаю, почему в таком случае журнал имени Давыдовой называется «Театр», а не «Читка», если сценографы и актёры, по её мнению, портят удовольствие от прослушивания текстов. 

Нет, г-жа Давыдова явно ошиблась дверью, в театре ей делать нечего. Разве что – переставлять колышки, чтобы сектантская песочница превзошла размерами любую пустыню… чтобы жевать колючку, не дожидаясь, пока набегут повара и всё испортят. Но с какой стати заниматься этим именно в театре? Больше негде, что ли?

Колышки, кольты… Клондайк какой-то, да и только. Скажете, это – от любви ко всему западному, плавно переходящей в нелюбовь ко всему отечественному? А вот и нет! Во-первых, есть вещи на Западе, которые Давыдовой категорически не нравятся: «Традиции британского театра – как раз самое скучное из того, что там есть. И типичный представитель французской театральной традиции – тоже жуткая скука» (из кольтового интервью). Выходит, пламенную революционерку раздражает не только русская, но и вообще любая традиция. Наверное, уже и в Штатах её не всё устраивает – худо-бедно, за 240 лет какие-то традиции, надо полагать, успели накопиться даже в «плавильном котле». А если учесть к тому же, что у них там не было масштабных потрясений с момента окончания войны Севера с Югом (полтора века, однако)… понятно, ничего хорошего в Заокеании быть не может, потому как иначе придётся признать, что у нас всё происходит по-другому, чем на Западе, но тогда нечего ломать стулья, а заодно и копья (с кольтами). Из интервью на colta.ru: «время застоя способствует только застою. Самые высокие достижения нашего искусства и театра в частности – это двадцатые годы. Это никакой не застой, это время бурления, в том числе и в политической жизни». Вообще-то, эпоха расцвета нашего театра началась несколько раньше, а в литературе и того хуже – и Золотой век, и Серебряный пришлись почему-то не на 1920-е годы, да и на вторую половину XIX века тоже кое-что осталось, Давыдова попросту не в курсе. И уж тем более ей невдомёк, что был в русской истории такой деятель, К.Победоносцев; его эпоху называли застоем (см., например, «Историю Русской армии» А.Керсновского, глава XII), но во времена «совиных крыл» был создан МХТ и написаны практически все пьесы Чехова (кроме разве что «Безотцовщины»). Естественно, обер-прокурор Священного Синода – совсем не тот человек, которого надо за это благодарить, но факт остаётся фактом: времена на дворе стояли застойные, и ничему это не мешало.

А Давыдова между тем продолжает делиться своими культурологическими находками: «Ту провинциализацию, которая случилась с российской культурой после 20-х годов, мы до сих пор не можем до конца преодолеть, она до сих пор веригами висит на нас». Тут немного удивилась даже интервьюер: «А как быть с расцветом нашего театра в 70-е годы?» Давыдова попыталась выкрутиться, но получилось весьма неуклюже: «Я не могу не признавать талантов Эфроса, Любимова и Товстоногова, это золотой фонд нашего театра. Но я часто думаю, как много людей при этом не смогло себя тогда реализовать… Сколько талантов было у нас загублено – не знает никто. Настоящая история нашего театра не написана и не будет написана – как ты зафиксируешь все эти нереализованные возможности?» А в 1920-е годы, значит, никаких потерь не было? Удивительно, но Давыдова не понимает, что культуру 1920-х делали не все, а только те, кому посчастливилось для начала проскочить через мясорубку Смутного времени. Но даже и в самые спокойные времена не бывает так, чтобы до цели добрались все стартовавшие – по накатанной дорожке на вершину не заберёшься, а иначе это не вершина, а холмик, кочка, которую никто и не разглядит, кроме обитателей близлежащего закоулка. 

Но это всё неважно, главное – напор, страсть, блеск в глазах; часть слушателей (и читателей) поддаётся и не понимает, какую пургу гонит «ораторша», и даже прямые подсказки дедушки Фрейда чаще всего остаются незамеченными. Жаль, потому что проговаривается Давыдова постоянно, да и как такое утаить? Ей нужно что-нибудь некондиционное (а то ей скучно), а нам… нам нужен хороший театр. Не старый и не новый – просто хороший, качественный.

Причём именно театр, а не всё равно что, лишь бы скуку развеять. «Сделайте мне интересно» – ничуть не лучше, чем «Сделайте мне красиво». И то, и другое – от скуки.

Два сапога пара. 

В комплексе.