Антикритика на рецензию Евгении Тропп «Сценическая каллиграфия» (ПТЖ, 23 апреля, 2016) 

Это не плохой, но классически унылый текст, типичный для ПТЖ последних лет. Вымученный и безотрадный.

Главный вопрос: зачем живёт такой текст? Да и жив ли он? Читаешь и думаешь: не лучше ли ПТЖ сделать упор на фотографии и кратенькие анонсы?

Слава богу, давно уж изобрели видео, интернет и прочие штуки. Театры записывают трейлеры спектаклей. За минуту получаешь объёмное представление: кто играет, в каких декорациях, под какую музыку.

Кому сдался этот протокол на восемь тысяч знаков с описью всего, что автор увидела и услышала? Для слепых и глухих? В таком случае текст должен быть набран «брайлем», иначе смысл его существования, мягко говоря, сомнителен.

Рецензия начинается с дотошного описания программки спектакля «Письмовник» (Санкт-Петербургский театр «Мастерская» Григория Козлова, реж. Наталия Лапина). Целый абзац в 600 знаков! А это, между прочим, объём стандартного интернет-анонса, в который можно было б ужать всю рецензию. Так зачем же, помилуйте, расписываться ещё на несколько страниц?  

Сделаем небольшое отступление.

В сущности, профессия петербургского театроведа заслуживает некоторого сострадания. Она, как та самая героиня «Письмовника» в исполнении Александры Мареевой,  о которой Евг. Тропп пишет:

«уныло работает гинекологом, делает аборты, ездит в переполненном холодном трамвае…»

Так и наш петербургский театровед: сидит в зрительном зале, клюёт холодным клювиком, а затем выдавливает из себя нечто вялое. Выходит из одного зала и пересаживается в следующий. Опять сидит, клюёт, выдавливает. И так годами (годами!!), по кругу в переполненном такими же бедолагами трамвайчике, едут и едут несчастные театроведы.. Куда едут? Зачем? Ради какой высочайшей цели, во исполнение какого-такого священного долга? А вот какого:

Есть такая профессия – театр изучать!

Театру нужна профессиональная критика.

Конечно, нужна. Профессиональная, но не скучная.   

Необходим критический анализ спектакля!

Конечно, необходим. Но какое отношение к анализу имеет метода «что вижу, то пою»? Причём, пою плохо, так что иной текст едва ли можно дочесть до конца, не имея на то специфических причин (вроде необходимости испытать оный на «Антикритике»).

Театровед – не литератор! Он не обязан хорошо писать! Его задача – в другом!

Тут уж и я не удержусь: а в чём?! В чём тогда задача театроведа?

Смотреть? Размышлять? Анализировать?

Да!  

И выражать всё это в тексте?

Да!  

А если он не способен к размышлению, анализу и «видению», только к «смотрению» через полузакрытые веки, тогда что? Если ни мысли, ни анализа, а есть только: смотрела спектакль (зевает), 1247-й по счёту и надо к четвергу написать четыре страницы в журнал?

Упс..

Как говорится, к тексту. За описанием программки и пересказа фабулы: Володя и Саша, живущие в разных эпохах, пишут друг другу письма, которые «не сталкиваются» (как может выглядеть, кстати, «столкновение писем»?) следует оценка режиссёрской работы:«Наталия Лапина, взявшись за инсценировку романа М. Шишкина, всю трудность его устройства осознавала (кого? романа или Шишкина? – прим. А. Ю.), хитрости и обманки его (кого? романа или Шишкина? – прим. А. Ю.) поэтики старалась разгадать. Но к счастью, главное для режиссёра – не литературоведение, а театр». Да. И для зрителя, к счастью, главное – не «театроведческий» пересказ спектакля, но живой действующий человек здесь и сейчас. 

Так и в тексте это важно.

Далее:

«Протекание параллельных жизней обозначено светом (художник Александр Рязанцев). Льдисто-белый, голубоватый свет заливает персонажей из мира Володи – мужчин в белоснежных мундирах».

Остановимся. В театре, что не секрет, художник по свету то же, что оператор в кино. Трудно переоценить важность этой работы. Неплохо бы профессиональному театроведу  немного «въехать в тему»: узнать, чем «контровой» отличается от «прострелов», что такое «фильтры» и «процентики». Вообще, так сказать, разобраться в нюансах этого таинства, чтобы не выдавать курьёзное: «льдисто-белый», но в тоже время «голубоватый».

Дело в том, что Александр Рязанцев – один из лучших художников по свету в Петербурге, а может быть, и в стране.

Дело в том, что Александр Рязанцев  —  выпускник мастерской Григория Козлова, причём с двумя дипломами: артиста и режиссёра.

Дело в том, что учитывая эти обстоятельства, он не может «обозначать светом». Он филигранно выстраивает световую партитуру, перебирая сотни фильтров, оттачивая до миллисекунды «перекачку» с одной картинки на другую..

Увы.

Ничего этого Евг. Тропп не видит и не знает. Сложная механика устройства спектакля ей, видимо, неизвестна вовсе. Для неё, образно, существует циферблат, гирьки и кукушка, а все пружинки, шестерёнки, колёсики ей неведомы. В таком случае, какой же она театровед? Она просто зритель, один из тех, кто составляет «клуб занудного зрителя» в известном журнале. И это я ещё не говорю о: звукорежиссёрах, костюмерах, гримёрах, реквизиторах, а ведь всё сие надо видеть и знать. Необязательно указывать в тексте всех причастных к выпуску спектакля, но должно быть по крайней мере понимание «как это работает».

Что насчёт анализа актёрских работ? Тут, надо отдать должное, что-то чёрненькое забелелось. Евг. Тропп даёт краткую и ёмкую оценку всем многочисленным исполнителям. Пожалуй, единственный живой момент за весь текст (об Ольге Афанасьевой в роли малолетней дочери Чартковых):

«Отличная работа: смешная и точная характерность (косящие глаза, растопыренные руки, напряжение во всём крепеньком, ещё неуклюжем детском теле) сочетается с проникновением в суть этого существа, которому не суждено стать взрослым».

Чувствуется в этом месте что-то забрезжило у автора. Своё, знакомое, прожитое. И слова подобрались сразу те, которые нужно, возникла жизнь и тут же..

«Володя неустанно ищет истину, смысл жизни, ответы на главные вопросы. Сыграть такого героя серьёзно и просто, не впав в декламационную фальшь, — сложная актёрская задача <…> Аладьину (исполнителю роли Володи – прим. А. Ю.) удаётся сыграть духовный рост, возрастающую мудрость, укрепляющуюся мужественность».

Так и вижу, как Наталия Лапина втолковывает артисту: «Тут, братец, нужно духовный рост показать. Укрепи мужественность – плечи расправь, грудь выкати. Мудрость во взгляде возрасти». Вроде бы всё по делу, но слова-то не те. Андрей Аладьин – артист большой и удивительный, один из лучших в новом поколении «Мастерской». И мне интересно, «как именно» удалось сыграть этот «духовный рост», «возрастить мудрость» и «укрепить мужественность». Как? Через что? Какими средствами? В какой сцене? В театре нет места общим словам и слово «вообще» под запретом (читайте Станиславского). Стало быть, и в тексте о театральном спектакле недопустимы «вообще-слова», «вообще-описания». Это табу! Нельзя быть небрежным и приблизительным, когда пишешь о точном и выверенном. Конечно, режиссёру и артистам важен отклик, профессиональное мнение и тот самый анализ их работы, но что же они вычитают из текста «Сценическая каллиграфия» Евг. Тропп? Боюсь, что ничего или почти ничего. А потому лучше бы, как я уже предложил в начале, ужать рецензию до абзаца и разместить на сайте журнала побольше хороших фотографий спектакля.