Антикритика на текст «Звуки тишины» Зары Абдуллаевой

http://www.colta.ru/articles/theatre/12461

«Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утёсами бродит цивилизованный молодой человек, который срывает и сосёт какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосёт эти травы? – ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его – поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее)».
Ф. М. Достоевский
«Бесы»

Приступая к разбору текста Зары Абдуллаевой «Звуки тишины», нахожусь, признаться, в некотором недоумении.

Зара Абдуллаева как будто приставлена к Дмитрию Волкострелову в качестве дежурного обозревателя. Добрая половина статей Абдуллаевой на портале «Кольта» посвящены его спектаклям и не-спектаклям.

Деятелю современного искусства, художнику/режиссёру — значения не имеет, никак нельзя обойтись без истолкователя собственного творчества. Задача истолкователя – объяснять нам тупым, в чём, так сказать, месседж, расшифровать галлюцинации творца, перевести арт-каракули на понятный язык, желательно русский. 

Однако текст «Звуки тишины» нуждается в некоем дополнительном переводе. Это текст болен. Статья полна злокачественных словообразований, вроде «репетитивность», «дедраматизация» и т. д. В русском языке таких слов нет, а в пост-русском пост-языке, видимо, есть. Придётся и мне специально для этого текста обогатить словарь пост-русского:

Пустовики-затейники – авторы событий или несобытий в пространствах.Текстовики-затейники – толкователи спектаклей и выставок. 

К началу:

«Дмитрий Волкострелов расширяет территорию своих экспериментов. На сей раз – в музейном пространстве. Выставка «Повседневность. Простые действия» — это репетиция каких-то будущих ответов на элементарные и фундаментальные вопросы, неизменно – вчера, сегодня, завтра – интересующие современных художников».

Эти самые «какие-то будущие ответы» и заставили меня вспомнить поэму Степана Трофимовича Верховенского, остроумно пересказанную Достоевским в известном романе. Сдаётся, Фёдор Михайлович предсказал не только революционных бесов столетней давности, но и теперешних«пустовиков». У последних, конечно, никакого избытка жизни не наблюдается – скорее напротив, но «какие-то травы» они, определённо, сосут, находя в них забвение или я не знаю что. 

«Продолжительность такой перформативной выставки, где посетители вступают или не вступают в контакт с авторским предложением – написать маркером самые употребляемые каждодневно слова, расписаться, заварить и выпить чай, завязать шнурки, набрать пин-код, вымыть руки, послушать запись шума на Тверском бульваре, — предполагает накопление уникального опыта».

Видите как: «вступают или не вступают». В этой, по-своему замечательной, логике посещение выставки равноценно её непосещению. Каждый из вас может стать обладателем уникального опыта, не посетив перформанса «Повседневность. Простые действия» и не вступив в контакт с авторским предложением. Думаете, вы просто дома сидите, чай пьёте? А вот и нет. Вы совершаете акт искусства, да ещё и опыт копите уникальный. Здорово. 

«Репетитивность визуальных «срезок», в которых повторяемость реактивности/ пассивности посетителей всё же как-то пластически, психически отличается, документирует серую, прозрачную, невидимую зону повседневности».

В этом пост-синтаксисе я, признаться, ни черта разобрать не могу. Единственное, что здесь по-русски: словосочетание «всё же как-то», остальное… Как «серое» может быть одновременно и «серым» и «невидимым»? «Репетитивность визуальных «срезок».. Предположу, что это повторяемость неких изображений, но утверждать не возьмусь. Репетитититивность (да, я добавил ещё пару «ти-ти», почему нет? Пост-русский не возбраняет) документирует зону повседневности.. Это как? Документировать может устройство (камера) или человек (субъект), но никак не сам документ (в данном случае изображение) и уж тем более не качество этого документа (если принять гипотезу о том, что «репетитититивность» в переводе на русский-человечий — «повторяемость»). Идём дальше.

«Для чего же нужна такая апробация поведенческой тактики «простого человека»?»

Хороший вопрос, но где же ответ? Кому нужна эта «апробация» тоже непонятно. Визитёрам предлагается ощутить себя живыми/неживыми экспонатами, посидеть/не посидеть на пуфиках, походить/ не походить в наушниках/без наушников без цели/ с целью, довольно, впрочем, сомнительной: «Попытка вникнуть всё-таки в различия/ различение – что важно без опаски оплошать – и составляет интригу выставки».

И далее в том же духе:

«В тёмной комнате можно послушать загодя записанный гул бульвара. А можно пропустить, не сняв наушники. Это шум есть как бы образ отсутствия концептуального смысла, который неведом повседневности, но также образ обыденки, неразличимой на действия и звуки». 

Что за «обыденка»? Откуда вдруг «обыденка», когда сплошные концепции, апробации и прочие наукообразные «ция»? И вдруг «обыденка». Продлёнка, разведёнка и сестрица их «обыденка». И как сие понимать? От слова «обыденное»? Но чем, в таком случае, повседневное отличается от обыденного? И почему шум — образ отсутствия смысла повседневного, — в тоже время образ обыденного, неразличимого: кем? что? чего? каких действий? каких звуков? Ничего не разобрать.

«Не секрет, что Волкострелова занимает проблема коммуникации».

Есть все основания полагать, что у самого Волкострелова имеются проблемы коммуникации с внешним миром, то есть, простите, обыденкой.

«Волкострелов, мне кажется, попытался исследовать не постдраматическое поле интересов, а основы дедраматизации, или бесконфликтности, предполагающей какой-то новый опыт вовлеченности в театральное, музейное, городское пространство».

«Дедраматизация» – дед, травма, «ция проклятый заедает». Опять перед нами ребус, поди-ка разгадай. Судя по всему, вслед за постдраматическим приходит полная deadраматизация. И говорить надо скорее о новом опыте «извлечённости» из всех пространств. Мёртвые не потеют и бесконфликтны. Не к тому ли ведёт пустовик на пару с текстовиком? Не предложат ли посетителям в следующем перформансе полежать в гробах а ля Дракула?

«Не случайно на выставке он (Волкострелов – прим. В. Ч.) реконструирует камерное театральное пространство с крохотной сценой, предлагая посетителю музея постоять там и «ничего не делать» — совершив, таким образом, самое сложное действие. Или что-то всё-таки сделать, уподобив себя актёру-аматёру. Место зрителя (агента досуга, а не профобязанностей) в театрике смирно занимает актёр Иван Николаев, что-то читающий с экрана телефона. Перераспределение ролевых функций не облегчает коммуникацию, но на неё уповает».

Начнём с конца. «Перераспределение», как и «репетитититивность» — сущности загадочные. Первая способна документировать, вторая не чужда мыслям и чувствам, в частности упованию. Сложнее, чем «ничего не делать» на сцене, вероятно, может быть только сидение в зале с телефоном!

«Тут мы, возможно, ошибочно догадываемся: что делать что-то по привычке (мыть руки или завязывать шнурки) вообще не значит действовать; ничего не делать (просто стоять на сцене, например) означает вполне решительно склонить себя к необыденной практике сочувствия».

Сочувствия кому или чему? Может быть, главному пустовику-затейнику?

«Одним из характерных симптомов обсессивно-компульсивного расстройства личности является определённые, и с целью устранения тревоги, часто повторяющиеся действия. Несмотря на то, что больной осознаёт бессмысленность этих действий, бороться с ними он не в состоянии» — увы, это цитата из другого текста, справочно-медицинского, но очень уж, кстати, пришлась. Ёмко характеризует перформанс в пространстве ММОМА, да и всё творчество Волкострелова. Простые бессмысленные действия, а прекратить не может. Вот и мы тут, возможно, ошибочно начинаемся догадываться… И текстовик-затейник робко, но тоже замечает: 

«Волкострелов озадачен неочевидностью элементарного, странностью общеизвестного», «не выдавая собственной рассеянности (ещё как выдавая! – прим. В. Ч.) сосредоточенно наблюдает, примостившись в одном из залов с компьютером», «ошарашен повседневностью как знакомым и незнакомым миром»… Так-то вот из поля постдраматического в поле психоневрологического. Похоже ведь на то. 

Автор текста – Зара Кемаловна Абдуллаева (род. 1953 г.), человек заслуженный. Кинокритик, искусствовед, историк театра, литературы и проч. Постоянный автор портала «Кольта», переживающего не лучшие времена – открыли сбор средств к существованию под лозунгом «Дай пять!» Полмиллиона могут спасти «лучший портал, пишущий о культуре», как они сами о себе заявляют. Хотелось бы теперь взглянуть на худший портал, пишущий о культуре, чтобы ощутить разницу.