Пьеса М.Курочкина «Титий Безупречный» начинается с такого эпизода: некий Капитан, сотрудник Локального Бюро (по тексту, «относительно здоров, почти неграмотен» и т.д.), пребывая в анабиозе, всё-таки произнёс заветное слово («Капитан был очень зол на стюардессу, которая забыла в его капсуле недоеденный сэндвич. В условиях дальнего перелета запах курицы может стать серьезным испытанием даже для подготовленного убийцы»). Оценив силу воли, проявленную Капитаном, начальство отозвало его с Плутона и направило на новую, более ответственную работу: объяснить, «что хотели сказать своими (…) пьесами эти (…) современные авторы». И тут у Капитана возникли проблемы, он стал «тормозить». Осмелюсь предположить, что разгадка «торможения» – на поверхности: чётко формулировать свои мысли Капитан мог лишь в состоянии анабиотического (в крайнем случае, полуанабиотического) сна.

Курочкин, как известно, относится к «новой драме», а идеологи этого движения утверждают, что «новые драматурги» отображают современную жизнь чуть ли не документально. Понятно, у такого опытного автора как Курочкин документ может быть скрыт под, условно говоря, обложкой, но документальная суть остаётся неизменной. Значит, уместно предположить, что Капитана автор писал «с натуры», у героя должен быть прототип, т.е. некто, внимательно изучающий современную драматургию и умеющий изрекать свои вердикты, не просыпаясь.

Есть ли в нашей реальности подобные специалисты? Оказывается, есть (кстати, тоже не из рядовых): П.Руднев, «Театральный критик, помощник художественного руководителя МХТ им. А.П. Чехова и ректора Школы-студии МХАТ по спецпроектам, преподаватель. Кандидат искусствоведения. Окончил театроведческий факультет ГИТИСа, специализируется на современной драматургии. Член жюри драматургических премий». О воинском звании и о принадлежности к Локальному Бюро не сообщается, но это, надо полагать, секретные материалы, а публикация «Театр учит людей умнеть» («Театральный критик Павел Руднев о театре как образовательной институции», http://special.theoryandpractice.ru/rudnev), пусть и помеченная словом «special», выложена, как ни крути, в открытом доступе.

Сразу – о заголовке. Неплохо бы, конечно, предложить тому, кто его придумал, срочно сходить в театр, чтобы проверить на практике справедливость формулы «Театр учит людей умнеть». Но формулу эту придумал не Руднев, он, наш бравый Капитан высказался более витиевато: «Театральная технология учит людей умнеть, потому что быть умным – это включать в свое восприятие точку зрения другого». Для того, чтобы «включать в свое восприятие точку зрения другого», просыпаться не обязательно, и помощник ректора Школы-студии МХАТ легко воспринимает точку зрения своей собеседницы А.Николаевой: «Театральная педагогика возникла в 70-х годах, через какое-то время отделилась в отдельную дисциплину и в последнее десятилетие очень активно развивается в Европе, в частности в Германии». Действительно, неважно, когда возникла театральная педагогика (или хотя бы Школа-студия МХАТ), главное – вовремя «включать в своё восприятие точку зрения другого».

Наверное, следует проявить такую же толерантность и к точке зрения самого Руднева – скажем, на драматургию. Нет, не на современную (на сей счёт, увы, никаких откровений в беседе не прозвучало), а на классическую – скажем, на гоголевскую «Женитьбу»: «Гоголевская пьеса – о чувстве сиротства, богооставленности, которое есть у русского человека… Они [гоголевские герои] так стесняются своей «ущербности», что не способны пойти на контакт с противоположным полом. Когда актриса перечисляет «если бы мне нос Яичницы соединить со ртом Подколесина», становится очевидно, что этот психоз, связанный с недостатками телесности, касается всех нас. Мы все – в тисках глянцевой культуры, все переживаем несовершенство нашего тела». Обратите внимание, как мощно звучит Гоголь в литературной обработке Руднева! Но интересна и сама «телесная» трактовка – тем более, «Фрейд говорит, что психоанализ действует лучше всего, когда ты сам себе психоаналитик, когда методология анализа становится повседневной бытовой практикой, как измерение температуры». И это правильно: тем, кто находится в анабиозе (полуанабиозе), температуру тела (на всякий случай) необходимо измерять каждый день.

Кстати, если речь зашла о драматургической классике и «точках зрения» на неё, надо вспомнить, что совсем недавно зрение нашего Капитана сфокусировалась на «Грозе» Островского, где он углядел такой «месседж»: «Куда угодно и как угодно, только не жить здесь». Как сообщил после пробуждения герой Курочкина, «Было такое ощущение, что мне вбили в мозг два гвоздя из курятины… Гвозди были толстыми. И их как будто проворачивали».

Ещё об анабиозе. Руднев: «человеку, только что познавшему прелести большого советского кино в «Семнадцати мгновениях весны», сразу показывают Ларса фон Триера». Если бы кандидат искусствоведения проснулся, он бы, наверное, вспомнил, что «Семнадцать мгновений» – телесериал, а значит, к советскому кино, большому или малому, отношения не имеет. Но это – наяву, а в анабиозе… в анабиозе всё возможно, поймите. А Руднев, между тем, подсказывает: «Как понять восприятие другого? Не навязать свою модель, а распознать чужой способ восприятия мира? Поэтому ХХ век в большей степени интересовался аномалией, нежели нормой». Век уже другой, но «интерес к аномалии как таковой» никуда не делся, это понятно.

Зато в рассуждениях о природе искусства оратор слегка путается: «У театра, в отличие от других смежных дисциплин, есть очень важная метода, прием, который позволяет мне как зрителю разглядеть человека на сцене. Механизм идентификации, которого зачастую нет в других видах искусства. Без идентификации контакт в театре невозможен. Я вижу человека на сцене и через достоверность, правдоподобие изображения подключаюсь к его сознанию, кто-то другой становится зеркалом для меня самого. Театр действительно дает прямую физическую возможность войти в шкуру другого человека и почувствовать, что он думает, как чувствует». Извините, но в шкуру своего зеркального двойника войти сложно, амальгама мешает, да и в зеркало смотрят, в общем-то, не за этим. Просто войти в чужую шкуру – можно, но тогда ни о каком зеркале говорить не приходится. В общем, что-нибудь одно.

Как и в этом случае: «Театральная технология учит людей умнеть», но «театр сегодня отказывается от дидактических форм общения со зрительным залом». Тут вообще хватает путаницы – театр (для справки) отказался от дидактики задолго до того, как появился на свет кандидат искусствоведения, впавший в анабиоз. Другое дело, социалистический реализм тяготел к прямой дидактике (чиновники не любили никаких сложностей), а потом той же дорогой пошла и часть нынешних «актуальщиков» – в частности, поборники публицистического театра (который дидактичен по определению). Конечно, публицистику можно не считать театром, но вспоминаются «новаторы» из Театра.doc – то ли Руднев их за театр не держит (хотя и воспевает периодически), то ли они отказались от дидактики (не верю). В общем, Вы, профессор, воля ваша… ну, не профессор, так помощник ректора по спецпроектам… один хрен, что-то нескладное придумали в этом своём «полуанабиозе»!

Впрочем, есть ли дидактика в театре, нет ли дидактики в театре – не суть, «Это вопрос разъяснения: если ты обладаешь какой-то технологией и зал её не понимает, надо работать над этим – это простейший маркетинг». Правда, тут получилась некоторая накладка – полностью пассаж звучит так: «Это вопрос разъяснения: если ты обладаешь какой-то технологией и зал её не понимает, надо работать над этим – это простейший маркетинг. Во многих театрах в России за десятилетие полностью сменился зрительный зал. Это вопрос твёрдости и убеждённости». Простейший маркетинг или «вопрос твёрдости и убеждённости»? Ну, ничего, в анабиозе всё едино, кроме двух гвоздей в голове.

Эх, театр, театр… Ещё немного путаницы: «Вот в городе Ижевске, который в последнее время не проявлял ничего выдающегося в театральном отношении, появляется маленький любительский театрик… Начали с читок, потом были документальные спектакли, потом они открыли центр культурной журналистики и так далее». Сорри, это «театрик» или досуговый центр? Или опять-таки всё едино во времена высокого полёта?

Когнитивный диссонанс, между тем, продолжается. Понятно, в капсуле каждый космонавт находится в одиночестве (забытый сэндвич не в счёт), объединиться решительно не с кем, возможность уплотнения вызывает решительный протест:

«за каждой коллективной формой стоит потенция тоталитаризма». А на свежесозданную Ассоциацию театральных критиков это распространяется или как? Неважно, в сонном царстве таких вопросов не задают, там другие способы восприятия. И вообще, «Искусство занимается индивидуальностью». Тут Капитан, пожалуй, несколько промахнулся, опять вместо зеркала предложил войти в чью-то чужую шкуру. А главное – откуда берутся звания, если никто ни с кем не объединяется? Если нет хотя бы дружной когорты? Что характерно, у «новаторов» она есть – ребята и поют хором, и говорят в унисон. Не хочу быть голословным, приведу пример.

Руднев: «Важно научить современных театроведов воспринимать свой труд не только как труд писателя, мыслителя, но и как человека, который что-то делает ручками». А вот, что лет за 5 до этого поведала urbi et orbi известный куратор Е.Дёготь: «рисовать художнику не обязательно, хотя что-то уметь делать руками он должен» (http://lenta.ru/conf/degot/). И опять Руднев: «сегодня от театроведа требуется и кое-что другое: кураторство, способность много читать и смотреть, распознавать новое, заниматься культурными коммуникациями, связывать людей между собой, делать междисциплинарные проекты». Д.Волкострелов, ещё один «театральный новатор»: «Современный художник не работает на заказ потребителя, у него совсем другой заказчик и совсем другие институты с ним работают… Изменилась структура арт-рынка. Сегодня между заказчиком и художником стоит фигура куратора» (http://www.business-gazeta.ru/article/143587/). А Руднев как бы подытоживает: «Интерес художника сместился: важно не столько диктовать миру свои художественные стратегии, а учитывать в процессе создания произведения чужое восприятие, работать с ним, изучать, как действует этот механизм».

Понятно, «сегодня от театроведа требуется и кое-что другое»; была когда-то такая незатейливая песенка – «и кое что ещё, и кое что другое, о чём не говорят, чему не учат в школе», но теперь это «кое-что» расшифровали на современный лад, и во первых строках – кураторство. Тем более, театроведение – сложная штука, даже если выйти из анабиоза; это сейчас Руднев хорохорится («Так или иначе, все умеют разбирать спектакли письменно и устно»), а совсем недавно он был куда самокритичнее (и куда ближе к истине): «Мы все горазды говорить о концептах и смыслах, а пойди разбери отдельную мизансцену с нюансами работы актёра над собой» (пост на фейсбуке). Собственно, а зачем разбирать? Главное – курировать, а там, как говорится, хоть не рассветай. Тем и живут.

А может быть, это и к лучшему. Стали бы разбирать – потом собрать было бы ещё труднее. Даже если выйти из анабиоза, что тоже не всегда получается.

Тем более, что в мозгу крепко-накрепко засели «два гвоздя из курятины»…

Примечание редактора: вопрос о том, что будут бормотать ученики этого преподавателя, оставляем без ответа, как абсолютно трагический и риторический одновременно.