«М. Давыдова. Новый театральный завет». — Театр., 2015, N 19″

Марина Давыдова давно преодолела ползучий эмпиризм обыкновенного театрального рецензента. Её миссия – указать театру правильный путь развития, а каждый, кто знает этот путь и берётся его указывать, неминуемо лишается даже тени юмора и обретает интонации, свойственные лидерам тоталитарных сект. Это интонации, старательно/пародийно выделанные под евангельского Христа (типа «Истинно, истинно говорю вам: это так!»). Не знаю, легко ли писать в этом роде, но читать это нелегко. Если ты, конечно, не состоишь в секте. Всё время хочется спросить – вы это всерьёз? Не шутите, нет?

Вступительная статья Давыдовой в номере 19 журнала «Театр.» за 2015 год призвана обосновать и доказать выдающееся место «Театра.doc» в истории отечественного театра. Место это скромное, но главный редактор «Театра.» считает иначе. И начинает громовым голосом:

«Что такое «док» для россиян?

Для россиян «док» — это Театр.doc. Возникновение маленькой институции в Трёхпрудном переулке разделило жизнь нашей сцены на «до» и «после».

Пропущено слово «истинный» — то есть, напиши Давыдова «для истинных россиян «док» — это Театр.doc», всё было бы на свой лад логично. Если критик считает, что только истинные россияне понимают: их жизнь разделилась на «до» и «после» возникновения «Театра.doc», мы мгновенно понимаем состояние ума критика. Можно было бы дальше не читать. А так только протираешь глаза – не примерещилось ли? Маленькая институция в Трёхпрудном переулке, в которую подавляющее большинство деятелей отечественного театра и не заглядывало вовсе, конечно, разделила жизнь своих создателей на «до» и «после». Но этих создателей, кажется, двое? К чему тут приплетены ни для чего не нужные журналу «Театр.» (кроме признания величия некоторых институций) россияне?

Но таков масштаб рассуждений Давыдовой. Индуктивный метод (от частного к общему) она отвергает начисто. Её оружие – дедукция: доказательство от общего к частному. Правда, частного мы так и не дождёмся, не узнаем даже,  кто и какими спектаклями так потряс россиян. Это мелочи! Вот главное.

«До этого мы твёрдо знали, что искусство – это сублимация жизни, её возгонка. А жизнь как таковая – она не для искусства. Она для газеты, для журнала, для телерепортажа. В конце концов, для того, чтобы её жить. Театр – это такое место, куда приходишь и видишь жизнь в уже преображённом состоянии. Через розовые очки, через увеличительное стекло, в кривом зеркале – неважно. Важно, что в преображённом. Она пропущена через горнило драматургической фантазии, режиссёрских концепций, актёрского перевоплощения».

Стоп-стоп. Сначала мы читаем, что «жизнь как таковая – она не для искусства» и сразу настораживаемся, а как же хотя бы неигровое кино? Огромная, давно существующая отрасль искусства кино, где ловится именно «жизнь как таковая», что бы это ни значило. Но потом нам поясняют, что под «искусством» подразумевался только театр. Так предупреждать надо, а не шариками жонглировать.

  «Создатели и участники Театра.doc были одушевлены идеей убрать посредников. Драматургам не надо придумывать сюжеты и персонажей – надо брать их из жизни. Режиссёрам не надо интерпретировать созданное драматургами – надо просто помочь артистам освоить текст. Артистам не надо перевоплощаться в героев – надо грамотно донести этот текст до зрителя. Чем меньше посредников между жизнью и сценой, тем надёжнее результат. Чем меньше в театре театра, тем сильней театральный эффект. Минус-приём режиссёра, умноженный на ноль-позицию артиста, неожиданным образом даёт плюс».

Видно, что никаким творческим трудом автор никогда и не пробовал заниматься, иначе бы знал, что «брать из жизни сюжеты и персонажей» — это большая интеллектуальная работа интерпретации жизни, выбора из неё интересного и важного тебе лично. Запомнил ли ты при этом услышанный текст или записал на диктофон – вопрос мелкий, технический. Так что и в «Театре.doc» занимаются творчеством, правда, крайне примитивным. А как вам пассаж про то, что создатели «Театра.doc» «были одушевлены идеей убрать посредников»? Что-то прямо из боевиков. «Убрать посредника-2». Воодушевляющая идея, да.  Несчастным посредником оказывается профессионализм, и, убрав его, создатели принимаются, как злосчастные экстрасенсы, двигать взглядом коробку спичек, вместо того, чтобы взять эту коробку и положить, куда надо. 

Опять-таки, какие мелочи. Воспеваемый театр решил особые задачи, вот что важно. « Ему надо было пробить в изоляции бреши, прорвать в ней огромные дыры. И он пробил, прорвал. И жизнь со всеми своими порой ароматными, а порой и жутковатыми запахами хлынула на нашу сцену. Получив прививку «дока», отечественный театр отреагировал на неё нервно и начал строить бастионы. Документальная традиция стала в России чем-то вроде гонимой новой религии. Она пряталась в полуподвалах. У неё появились свои апологеты, свои апостолы, свои отступники и свои хулители. Но новый завет между сценой и театром был уже заключён».

Как вы можете не замечать огромных дыр, которые прорвал «док»?  При этом сделав отечественному театру прививку. На что тот отреагировал нервно, дыры, видимо, залатал, прививку ободрал —  и начал строить бастионы. Яркая картина, однако существует она в воображении критика, и только в нём. Я не знаю ни одного примера нервной реакции или постройки бастионов – вроде бы все преспокойно пожимают плечами, ну, у вас в квартире «док», а у нас, а у нас водопровод, вот. Маленькая институция в Трёхпрудном переулке прекрасно вписалась в пейзаж московских маргиналий, наравне, скажем, с духовным театром «Глас». Уже в Петербурге, скажем, едва отыщется разве две-три тысячи людей, вообще что-то слышавших про этот театр. «Документальная традиция стала в России чем-то вроде новой гонимой религии. Она пряталась в полуподвалах…» Жаль, не в катакомбах. Итак, как образовался «док» —  так и стал олицетворять собой всю «документальную традицию»? Ой. А как же я в 1972 году смотрела спектакль «После казни прошу…» в ленинградском Тюзе, основанный на письмах лейтенанта Шмидта к Зинаиде Ризберг и других документах? Может, «документальная традиция» в отечественном театре существовала задолго до «Театра.doc» и никак им не исчерпывается?

Критик, видимо, понял, что надо всё-таки как-то обосновать историческую ретроспективу, назвать предшественников великой маленькой институции в Трёхпрудном переулке. Документальная традиция восходит «к 20-м годам ХХ века. И одним из форпостов документального искусства, как это ни парадоксально, стала в 20-е именно Россия, называвшаяся тогда СССР, причём не только в театре («Синяя блуза», Мейерхольд), но и в кино (вспомним хотя бы Эсфирь Шуб) и конечно же в фотографии. Просто в России – СССР эта традиция была прервана…»

А что же парадоксального находит Давыдова в том, что Россия (называвшаяся тогда РСФСР) в 20-х годах стала одним из форпостов документального искусства? 20-е годы  России – это вообще расцвет искусства (прозы, поэзии, театра), который, как правило, сопровождает великие социальные потрясения. Перечисление же в скобках «Синей блузы» и Мейерхольда меня поразило. Можно забыть, чему учили на театроведческом, да и давненько это было у критика, но  приписывать Мейерхольда к предкам «дока» наравне с «Синей блузой» — это уже не жонглирование, а плохой иллюзион.

Мейерхольд, эстет, мало того, что был органическим недругом «жизни как таковой» и преображал её постоянно и упорно. Он нуждался в профессиональных драматургах, выхватывал авторов отовсюду – из журналистики, из прозы, из поэзии, многих заставлял писать. В свой советский период он ставил Маяковского, Эрдмана, Олешу, Эренбурга, Сельвинского, Германа, Вишневского, Третьякова, Файко. Придумывал целую систему актёрского искусства. Искусства, а не донесения текста до зрителя. У него партитуры были для артистов посекундные. Какой там «док»!

Но надо плести свою угрюмую цепь: была традиция, потом прервалась, испарилась и умерла  -все эпитеты из Давыдовой – и назвать, кроме некоторых опытов Таганки и «Вагончика» МХАТа в постановке Гинкаса, нечего. И только «Театр.doc» восстановил прерванную связь времён.

На что опирается критик? На личную память? Но она так коварна. Помнится, скажем, «Вагончик», а «Диктатура совести» в Ленкоме не вспоминается. Может, не было в это время критика в Москве? Это всё объясняет, как говорил лейтенант Коломбо, так ведь книжки на что. В них стоит, наверное, заглядывать, выстраивая пугающие обобщения таких масштабов? И надо всё-таки обговорить – что такое «документальная традиция». Например: запись на диктофон молдаван, дерущихся из-за картонной коробки – это, я понимаю, документ, а письма Шоу к актрисе Кэмпбелл – документ?  Ведь эта переписка реально существует, значит, документ, значит, и «Милый лжец», и другие спектакли по письмам знаменитых людей могут фигурировать как доказательство существования «документальной традиции».

Или свидетельства о жизни человека незаурядного, к тому же  хорошо пишущего – это не документ? Нет  «жизни с её жутковатыми запахами»? Но тогда ведь речь идёт не о документальной традиции в целом, а лишь о тематическом выборе и личном пристрастии к запахам… нравятся вам жутковатые запахи – собирайтесь с товарищами и вдыхайте их себе на здоровье, но не утверждайте при этом, что нет иных запахов или что все иные запахи – не запахи вовсе.

Чувствуя себя неуютно в пространстве отечественной истории театра, где всё прекрасное неминуемо испаряется, прерывается и умирает, Давыдова летит туда, туда – на Запад. Где ничто никогда не прерывается и не испаряется.  Она последовательно рассказывает, пусть бегло, но с явной любовью (и понятно, что критик видел это лично) о спектаклях: Арианы Мнушкиной, Кристофа Марталера, Алвиса Херманиса. Вроде бы об этом есть обширная литература. Для чего припрягать в апологию «дока» этих знаменитых режиссёров? В их театральных сочинениях участвуют, обыгрываются реальные вещи, атмосфера времени, приметы быта? Так ведь где ж этого нет, разве у Жолдака с Кулябиным. (Да и у Жолдака в «Мадам Бовари» я какое-то чучело лисы видела)… У Васильева во «Взрослой дочери молодого человека» салат «Оливье» делали минут пять. Чего на Запад лететь так стремительно?

Но хочется, знаете, отдохнуть от несносной России среди цветов и фруктов. Дать понять, что – сиживал за столом, не беспокойтесь, сиживал… Не тратить же блескучие слова на «док» из переулка, когда в сладостных воспоминаниях — Марталер, Марталер… Мы про «док» из статьи и не узнаем ничего. Критику явно неохота что-то описывать, его миссия —  приветствовать прогрессивное явление, указать, что «док»  идет правильным путём, он – в тренде-бренде (трень-брень…) Есть, оказывается, «нечто, поразительным образом объединяющее» — Ариану Мнушкину и наш «док»!

Боги мои, что это может быть? Не угадаете, нет. Не талант, не ум, не индивидуальность, не способность ткать изощрённую театральную ткань, понятную и привлекательную для огромной аудитории. Не чёткие политические взгляды даже (Мнушкина – социалистка). Нет, это «перенастройка нашей оптики». Не успеем задать наши вопросы, не сможем опомниться ( а что, это такая задача у театра – перенастройка оптики?? Вы что-нибудь нам сначала покажите, а мы сами решим, перенастраивать нам нашу оптику или нет!). Мигом перескакиваем в начало века, поминаем Марселя Дюшана. «Искусство перестало быть тотальным имаджинариумом. Оно стало не только придумываться, сочиняться, лепиться, рисоваться – оно стало разглядываться и обнаруживаться в самых простых и обыденных вещах»…

А в натюрмортах «малых голландцев» — там какие вещи были? Вроде бы обыденные. Какие-то лимоны… Ах да, они, черти, рисовали их, а надо иное, надо разглядеть искусство в самых обыденных вещах. Без посредников. Вот ты – вот вещь. Любуйся! Но ведь (робким голосом) и Дюшан…того-с… рисовал-с? А документ – он разве только тогда документ, когда фиксирует простое и обыденное? А если не простое и не обыденное?

«Можно сказать, что любая документалистика – это всегда ещё и found art. Часть того нового завета между жизнью и искусством, при котором жизнь приобретает статус искусства, а искусство готово не только растить цветы из сора, но и в самом жизненном соре увидеть цветы».

 Если искусство готово увидеть цветы в жизненном соре, а этих цветов там на самом деле нет – то это довольно известный метод творческой работы.Называется – воображение. Имаджинариум. Но никак не документалистика, рассказывающая о том, что есть. А в жизни чего только нет. Интересен вам диалог бомжей? Бога ради. А вас привлекают письма любимого писателя? И этого сколько хотите. И то документ, и это документ! Или статус документа может получить только сор? Цветы – не канают?

Вы любите жутковатые запахи и жизненный сор, отлично – добро пожаловать в группу по интересам. А для того, чтобы на авансцене театроведения размахивать своими специфическими вкусами, хорошо бы иметь более мощную профессиональную оснастку. Хоть что-то знать, хоть как-то формулировать.

Обставленный «шикарными» иностранными именами (из отечественных мастеров только Гинкас прошёл фейсконтроль) и громкими заверениями, текст М. Давыдовой – пустой и глупый. В чём причина разрастания подобного «театроведения нового завета»? Видимо, причина лежит там же, где кроется локальный успех тоталитарных сект. Приходит фанатик и объясняет, в чём смысл жизни (в нашем случае – театра). «Истинно, истинно говорю вам…»

А ничего «истинного» не сказано. Вообще ничего не сказано. Вот разве маленькой институции в Трёхпрудном немаленькая радость вышла. «Верной дорогой идёте, товарищи!» Прямо в новый колхоз новых «заветов Ильича». Там критики гудят как шмели, воспевая «новаторов», там можно целый номер журнала «Театр.» отхватить под описания своих поделок.

Обращаю также ваше внимание, что в статье Давыдовой ни разу не сказано —  «я», «по-моему». Боюсь, что никакой Давыдовой уже и вправду нет, а вещают через неё некие грозные «мы». МЫЫЫЫЫЫ…

Страшно? Да нет, не страшно. Противно.