Антикритика

«Вий» в постановке Александра Баркара,
Театр на Таганке, премьера 16 октября 2016 г.

— Напрасно дал ты такой крюк, — продолжал Явтух, — гораздо лучше выбрать ту дорогу, по какой шёл я: прямо мимо конюшни. Да притом и сюртука жаль. А сукно хорошее.

Н. В. ГОГОЛЬ, «Вий» 


После всего, что ваш покорный слуга публиковал на тему «обновления» Таганки, следовало ожидать, что откликом на премьеру «рок-н-драмы «Вий» станет злобный фельетон, тем более, в рок-музыке я немножко разбираюсь, а подобрать из спектакля анекдотические попадания мимо кассы — дело нехитрое. Но, по-моему, злые насмешки в рецензии допустимы тогда, когда объект хотел, как хуже — и сделал, как хуже. В спектакле Александра Баркара нет никакого свинства. Напротив, люди очень стараются, а Александра Басова в роли Панночки пару раз титаническими усилиями даже добивается того эффекта, который планировал режиссёр — если я, конечно, правильно расшифровал его замыслы.
По-моему, замыслы интересные. «Вий» — пример произведения, которое напрашивается на интерпретацию через лирический дуэт, и хотя в оригинале оно, видимо, всё-таки о другом, текст дает многочисленные зацепки, на основании которых можно представить Хому и Панночку трагической парой (а их отношения игрой любви и ненависти). Что режиссёр и делает.Между прочим, в мировой литературе есть и другие подобные сюжеты, уходящие корнями очень глубоко, к древним шумерам (один готов даже подсказать хорошему театру).
И то, что для музыкального аккомпанемента архаичной лирики с запахом серы привлечена рок-группа – логично. Рок–музыканты — электрифицированные шаманы, ими накоплен богатый опыт общения с духами самого разного профиля.
Третье, что можно поставить в заслугу режиссёру – что не забыл в столице своего земляка из Луганской области Веню Д’ркина. Я совершенно не склонен по этому поводу впадать в снобизм: дескать, раньше Шнитке, а теперь какой-то Д’ркин. Веня был хорошим стилизатором, так что вполне мог бы работать в театре, создавая музыкальное сопровождение для спектаклей. Но история не имеет сослагательного наклонения: он рано умер от онкологического заболевания. А то, что вспомнили, привлекли внимание к его песням — по-человечески достойно. 
Наконец, создатели «Вия» попытались развернуть Таганку от «экспертов» к нормальной аудитории (то есть поставить нечто такое, на что могли бы сходить не только члены Ассоциации по партийному призыву, но и молодёжь по душевной склонности). И это тоже говорит в их пользу.
К сожалению, всё вышеперечисленное похоронено под грузом ошибок, столь очевидных, что если за целый год репетиций с «обсуждениями» и «экспертными заключениями» никто не обратил на них внимание, значит, вся эта бурная общественная жизнь — фикция, очковтирательство за счёт бюджета.
Первая беда — от наукообразной зауми про «постдраматический театр». Не случайно аккурат накануне премьеры «Вия» директор Таганки И. Апексимова уволила заведующую литературной частью. Действительно, зачем современному постдраматическому театру возиться с литературой, искать пьесы, заказывать инсценировки профессионалам? В нашем конкретном случае требовалась ювелирная работа с классическим текстом, чтобы выделить и обыграть то, что нужно режиссёру. Но заявлена была инсталляция из Гоголя, Д’ркина, Нины Садур и Шекспира. Потом Вильям наш отсеялся, возможно, был уволен по истечении срочного трудового договора (за компанию с другими актёрами и работниками цехов). Что до Нины Садур, её имя в одном варианте программки упоминается, в другом нет. Явный признак того, что инсценировку составляли на коленке в темпе акробатического рок-н-ролла, и сами до последнего момента не были уверены в ингредиентах. Результаты налицо. Даже человеку, хорошо знакомому с повестью, время от времени становится непонятно, кто все эти люди, прыгающие по сцене, и что между ними происходит.
Зато там самым очевидным (и ушеслышным) образом присутствует натуральная рок-группа ADAEN. Новое — хорошо забытое старое. Более 30 лет тому назад Анатолий Васильев репетировал на Таганке «Серсо» — кстати, зачем современному постдраматическому театру знать собственную историю? — и тогда с подачи автора пьесы Виктора Славкина, всерьёз увлечённого русским роком, устроил прослушивания наших групп на предмет участия в спектакле. Из этого, увы, ничего не вышло. Причина — органическая несовместимость двух видов искусства.

Здесь кто-нибудь из несовременных читателей вспомнит «советские рок-оперы» Марка Захарова. Не стану углубляться в споры о словах: что мюзикл, что просто музыкальный спектакль, что рок, что эстрада. Скажу одно: успехи на этом направлении, как правило, связаны не с равноправным сотрудничеством, а с дозированным, тщательно продуманным включением выразительных средств рока в жёсткую производственную структуру театра. И музыка в таких случаях создается специально для спектакля. А те композиции Д’ркина, которые звучат на Таганке, имеют к эпизодам из «Вия» либо весьма условное отношение, либо вообще никакого (третий вариант — слов не разобрать сквозь электрический «забой»). 
Кто-то из участников шоу ведёт себя как рок-музыкант, кто-то как драматический актёр (а это принципиально разные способы существования на сцене), кто-то как артист пантомимы. 
Неразбериха усугубляется сценографией. На заднике подвешены, как большие ёлочные игрушки: фортепьяно, две арфы, туба и ещё что-то из симфонического оркестра. Зачем? С каким из мест действия связано такое оформление? Единственное театральное объяснение, которое приходит на ум, отсылает в поликлинику СТД, где в фойе играет арфистка. Благодатная тема живописной гоголевской нечисти вообще никак не решена, даже не намечена. Хома (Филипп Котов) выглядит как рок-музыкант в самом расхожем подростковом представлении. Ведёт себя соответственно. Слуги пана сотника и их молодая хозяйка одеты в невразумительное тёмно–серое, причем Панночка внешне никак не меняется при переходе из живого состояния в мёртвое. Малороссийский акцент в речи персонажей то появляется, то исчезает. Вий просто отсутствует, а его коронную фразу произносит главный герой. Двумя сезонами раньше ту же контаминацию (текстом Гоголя вовсе не оправданную) демонстрировал в Табакерке Василий Сигарев.
Рекламная «критика», надо отдать ей должное, точно подмечает слабости постановки, чтобы похвалить именно за то, что ни в какие ворота не лезет.«А что же чудо? Найдётся ли оно тут? Конечно, и вот где: в соединении практически несоединимого…»; «На самой сцене поют нечто, близкое к року… люди в чёрных одеждах. Это, безусловно, нагнетает обстановку. А тут ещё и сюжет, также не брызжущий оптимизмом»; «Разыскивая свое новое лицо, возглавляемый Ириной Апексимовой театр пустился если не во все тяжкие, то во все экспериментальные точно» (Борис Войцеховский, «Вечерняя Москва»). То есть, экспериментальное новое лицо позаимствовано Ириной Апексимовой из стратегических запасов театра им. Ленинского Комсомола 70-х годов. А для «молодого режиссёра»«идеал — голый человек на голой сцене, но это не означает, что актёры будут раздеты. Напротив, костюмы … не имеют конкретной эпохи, хотя элементы украинского фольклора присутствуют в одежде главных героев» (Марина Райкина, «Московский комсомолец»).
Как же мог получиться беспомощный сумбур из произведения, просто обречённого на успех в любой интерпретации: этнографической, религиозной, лирико-эротической? Александр Баркар вполне профессионально работал в РАМТе. Но там был художественный руководитель, который мог что-то подсказать младшему коллеге или исправить ошибку. Для «обновлённой» Таганки художественное руководство — такой же факультет ненужных вещей, как литературная часть и архив.

Видимо, это и есть «директорский театр» по версии вице-мэра Л.М. Печатникова — светлое будущее столичной Мельпомены.