А её коса острижена, в парикмахерской лежит,

лишь одно колечко рыжее на виске её дрожит…»

Она совсем не похожа на театрального критика. И особенно — на критика из партии театрального прогресса. Ни комиссарской кожанки, ни стального взгляда, ни волчьего оскала — вот ровно ничего такого. Трепетное лицо гимназистки. Ореол пушистых волос над прекрасной головой — почти как у Елены Соловей в «Рабе любви». Ей бы  длинную косу и кружевной воротник, ей бы бродить в сумерках тёмными аллеями и вышивать гладью по шёлку…

На диком поле театральной критики, среди опытных колючек и репейников, жалящей крапивы да горькой лебеды,  она — хрупкая оранжерейная орхидея, и даже как — то боязно о ней писать: орхидеям  нежелательны сквозняки. У неё всегда как бы чуть заплаканные  глаза. Тоже как у героини Елены Соловей.

«А ты попробуй смотреть исключительно Богомолова, Серебренникова  и Театр наций, я посмотрю, какие у тебя будут глаза! Это же чистые мученицы все»,  — ответил мне редактор.

Хрупкая гимназистка, отрезав косу и сняв кружевной воротник, отважно встала на путь служения новейшему отечественному театру.

Она явно не доучилась до последнего класса гимназии, и перо её не блещет стальным блеском многих её коллег. Робкое перо Аллы Шэ то и дело спотыкается,  петляет-кружит в галлюциногенном тумане образов и сигналов, которые посылает ей её театр. Но, возможно, в этом её сила и очарование.

Между тем, несмотря на нездешний вид и  неземную хрупкость облика,  она служит, к счастью,  в очень земных местах, и это как-то уравновешивает  ситуацию: театральным обозревателем «Коммерсанта» ( а там уж точно слезам не верят!), в журнале «Театр.» под комиссарским присмотром Марины Давыдовой, она член Единой АТК с 2016 года  и даже была в экспертной комиссии «Золотой Маски».

 Мы взяли наугад несколько её статей.

По прочтении у  меня нет вопросов к Алле Шэ: «дрожащее» марево её текстов останавливает и снимает  любые вопросы. Хочется дать ей мятного чаю с лимоном и тёплый плед.

У меня вопросы к комиссарам: господа, как вы могли?! Вы звери, господа? Как можно было использовать это эфемерное создание в своих жестоких играх? В этой «Игре престолов», где надо есть вместе с М. Давыдовой мясо с ножа  и ходить, как Р. Должанский, в кольчуге, иметь их стальное перо и неморгающий взгляд?! Это вам всё нипочем,  и вы железным копьём метите свои территории, но ей -то за что?

Женщину-орхидею кружит и кружит в заблудившемся трамвае, и она пишет и пишет свои тревожные  тексты  круглым почерком бывшей отличницы …

(«Князь» в московском театре Ленком, реж. К.Богомолов)

«Приглашение на князь» — называется её рецензия на спектакль Богомолова. Да, она настаивает на том, что слово «князь» не склоняется. Наверное, ей так кажется остроумнее и концептуальнее, как бы перекличка с названием романа Набокова. Ради этого можно пожертвовать «несклонением» князя.

«У спектаклей Богомолова есть особенность: они провоцируют на творчество. Ну или на скандал — это уж кому что дано».

Различных упырей спектакли Богомолова  провоцируют на скандал, это понятно, упырей хлебом не корми- дай поскандалить, им другого и не дано!  но Алле Шэ дано совсем  другое: её они провоцируют на чистое творчество.

«Историю, вычитанную им у Достоевского, ему важно рассказать лично, без посредников«, — никто так прекрасно не объяснил  появление Константина Бэ в главной роли, как Алла Шэ!

Мне вообще после этой статьи непонятно, что актёры в спектаклях Богомолова  делают на сцене? К чему  это неуклюжее, давно никому не нужное  посредничество? Это суетное болтание под ногами? Наглое завывание-мелькание  между  режиссером и материалом? Если режиссер созрел и ему важно рассказать историю лично? Без посредников? Если он, как Мировая душа в пьесе Кости Треплева, уже способен единолично воплотить все тени, все жизни…- или пока не все?…

Но вот Мышкин-Тьмышкин — взят!

«Нет, это не режиссёрский показ, а именно игра, странным образом гипнотизирующая зал» — убеждает нас Алла Шэ.

Мне кажется что «странным образом гипнотизирующая» — ключевое в восприятии Аллой Шэ театра. Во многих её статьях то и дело упоминается гипноз как важнейший инструмент театрального языка её  кумиров. Возможно, под влиянием именно что гипноза появляется следующее  наблюдение:

«Такого настоящего Мышкина давно уже не было. В мешковатом сером костюме, седой, застенчивый и жалкий, Богомолов в этой роли напоминает фотографии Мышкина-Иннокентия Смоктуновского и Мышкина-Юрия Яковлева одновременно…»

Но, заметим,  «седой-застенчивый-жалкий Богомолов, напоминающий фотографии Смоктуновского и Юрия Яковлева ОДНОВРЕМЕННО» — это какой же силы  гипнотический сеанс был произведен над бедной девушкой! Смоктуновский и Яковлев в страшном сне не соединяются, это небо и земля, солнце и луна,  и вот Богомолов,  их в себе соединивший — это, признаем, прорыв! 

Гипноз — вообще частое  слово в словаре Аллы Шэ, и это многое объясняет. И извиняет.  Константин Богомолов бедную девушку просто загипнотизировал, просто как проходимец  Кашпировский какой или Алан Чумак!

 «Улыбка, порхающая у него на лице, и вся кротко-понурая поза делают его неотразимым«- признается она, и это признание дорогого стоит. Так ведет себя не какая-то случайная девушка из эскорт-услуги именитого режиссёра, так чувствует и пишет истинная Раба любви, поверившая в своего князя без лишних сомнений, склонений и  вообще падежных окончаний.

И  дальше она колдует загипнотизированным пером на бумаге, отображая брезжащую реальность спектакля. Пишет как бы под гипнозом. С широко закрытыми глазами.

«Утончённый Мышкин оказывается чудовищем. Облаченный в генеральский мундир Рогожин (Александр Збруев) — не лучше, но стар».

Так кротко-понурый-застенчивый-жалкий или все-таки — утончённый? У загипнотизированной Аллы Шэ фокус сбит, простим ей, в конце концов, это так по- человечески понятно… Кто не любил — тот знать не может.

«Рогожин не лучше, но стар» — это к чему? Старость как преференция или отягчающее обстоятельство?

«Позаимствованный у Томаса Манна текст, с помощью которого Вержбицкий доводит начатый Богомоловым гипноз до морока — о том, о чём и весь Достоевский: прихотливо и мучительно устроен человек».

Неофита (вроде меня) интересует вопрос: а без Томаса Манна  на крылатых качелях с фонограммой «Прекрасного далеко»  — устройство человека у Достоевского совсем уже невозможно  показать? Я понимаю, что это некорректный вопрос, возможно, даже варварский, у меня и спектакль не смотрен, и, не исключаю, он и в самом деле выдающихся качеств, я пишу это без всякого сарказма, ничего в этой жизни исключать нельзя.

Из  текста рецензии мне  стало понятно, что этот «Князь» — «философская сага», отражающая «всего Достоевского», а также Манна, Окуджаву, Юрия Энтина с Евгением Крылатовым, Леонида Утесова с Валентиной Толкуновой.  Вместе и одновременно!

Алла Шэ описывает камин посреди пустой сцены: «И  все ждут, что там будут гореть купюры!» — но напрасно ждут, не таков Богомолов,  чтобы следовать за автором и плебейскими зрительскими ожиданиями.

«Самая страшная сцена: милиционер Фердыщенко, небрежно закидывающий в камин ворох детских вещичек, больше не нужных обитателям хосписа. Из трубы, поставленной на авансцене, идёт обычный пар. Но в зале кажется, что пахнет чуть ли не горящими телами».

«Серой пахнет, это так нужно?»

Куда  бедному Косте Треплеву  до Константина Б.! Где Треплев и где Богомолов? Если Алле Шэ кажется, что в его спектакле пахнет горящими телами — это, признаем, успех. Настоящий, без обмана.

         «Спектакль дорастает до кромешного кошмара» — честно фиксирует её критическое перо.

«Вот так герои «Князя» то и дело замирают, таращась в пустоту и странно намагничивая  зал — словно вот-вот будет всем нам какой-то ответ. «Главное — чтобы бог поверил в нас», — эту фразу Мышкин-Богомолов повторяет несколько раз».

Мне — то кажется, что Господу будет тяжело в нас поверить после запаха горящих тел в театре Ленком. Боюсь, под влиянием «странного намагничивания» Господу только и останется, что таращиться в пустоту под песни пионерского детства Константина Б.

(«Машина Мюллер» в Гоголь-центре, реж. К.Серебренников)

Для начала  Алла Шэ вспоминает другие постановки Мюллера на московской сцене. Дает краткую историю вопроса.

«Алла Демидова играла Мертей не развратницей, а измученной ревностью эстеткой, возводя интригу почти в ранг трагедии. В спектакле никто не раздевался, но шок в зале был: со сцены впервые говорили обо всех способах секса, а слово «эрекция», почти пропетое одной из самых тонких советских актрис, вызывало оторопь…»

Вот тут могу вставить свой пятак. Прошло много лет,  а я помню, как в том замечательном спектакле герои Демидовой и Певцова постепенно «смывали » друг другу нарисованные лица- маски, оставаясь к финалу без грима: «стирали» друг друга. Про обсуждение всех способов секса и эрекцию — как назло — не помню. То ли меня это на премьере не так сильно захватило, то ли  нервы были стальные и не реагировали на слово «эрекция» — но обошлось без шока.

«Обстановку заменяют девятнадцать обнажённых актеров и актрис»- отлично! «измученная ревностью эстетка» Демидовой пошла критику на пользу, не зря они с Певцовым ели свой актёрский хлеб: после их шоковой терапии голые перформеры не пугают  сегодня Аллу Шэ.

«Постановщик «Карамазовых» и «Идеального мужа» оказался острым и бесстрашным актёром. Нужный тон задает его первое появление: увидев любовницу в окружении раздетых юношей, он отскакивает к двери и там, брезгливо извиваясь, полирует один о другой носки ботинок». ( Чтобы  отскакивать к двери и полировать носки ботинок — разве   требуются  какое-то особое бесстрашие и острота?)

«Его следующий выход — на котурнах и в платье, в виде томной красотки, мерно покачивающей кринолином и эротично обхватившей пальчиками микрофон,— так красноречив, что слова уже не важны.»

Мне кажется, Алле Шэ слова часто в принципе не важны. Более того: ей было бы выгоднее вообще обходиться без слов.  Если плыть в дурмане гипноза  острой игры режиссёра, бесстрашно скинувшего актёра за борт корабля и ведущего свой корабль под песни из мультфильмов собственного детства, — зачем, спрашивается, слова? Когда и без слов можно сомнамбулически  покачиваться в такт музыке…

«Словом, это немного концертное исполнение Мюллера, конечно, поступок. Поступок Серебренникова и его команды артистов, поступок Сати Спиваковой и Константина Богомолова. Зал аплодирует им стоя»

К сожалению, мне не стало понятно из текста, почему исполнение Богомолова и Спиваковой следует считать поступком? Они, судя по всему, пребывали на сцене в прекрасных театральных  костюмах, выглядели чарующе — среди голых перформеров, которые услужливо становились для них то мебелью, то другой какой филейной деталью обстановки. Вот если бы они действовали решительно заодно с беззащитными  перформерами- тогда да, тогда пошел бы другой разговор, и можно было бы говорить о поступке! Из совсем  другой рецензии мне, правда, удалось узнать, что «Богомолов в одном из эпизодов без штанов лежал над вентилятором»- непонятно, почему перо Аллы Шэ не описало такой важный эпизод? Это меняет дело, и тогда — да, разумеется — поступок.

«Единственное, что омрачает торжество: такой спектакль должен был появиться 20 лет назад. Глядишь, может, и общество сегодня было бы другое. И не надо было бы ничего опасаться.»

Какая отважная вера в театр! То есть если бы «Машина Мюллер» появилась 20 лет назад- у нас было бы совсем другое общество?

 Я завидую такой вере в воспитательную миссию театра. Мне её не  дано и никогда, к сожалению, дано не было.

И я  не знаю, чего опасается Алла Шэ. Но хотелось бы, чтобы она вместе со своим героем не опасалась уже в этой жизни ничего: она заслужила покой.

(«Похитители чувств» БДТ, реж.А.Жолдак)

В рецензии на » ZHOLDAK dreams» Алла Шэ сообщает, что Андрей Жолдак — это тоже самое что и Джорджо Стрелер, «но только с космическим замесом». То есть у Жолдака, в отличие от простенького и земного «театра для людей» Стрелера, как бы заправлены в планшеты космические карты, и дальше уже его артисты  мчатся вперёд, от звезды до звезды. Вот ведь украинский парубок задурманил нежной девушке голову! Теперь он — наместник Стрелера на земле, этот Андрiй-четвертый, только в гораздо  «более лучшем», космическом издании. Он бодро симулирует сумасшествие и складывает из деталей фирмы Lego свой волшебный замок. Тут у него, судя по тексту, и «чарующая музыка сфер», и «лазерные игрушки небесных ведьм». И неизвестно, в каком  воплощении он явится ей следующий раз?

(«Три сестры» в новосибирском «Красном факеле», реж. Т.Кулябин)

Но  особенно меня подкупила рецензия на  глухонемые » Три сестры» Тимофея Кулябина.

«Затёртость  чеховских пьес и, как следствие, неспособность актеров произнести ни слова без фальши (попробуй не фальшивь, когда у всех на слуху голоса сотен предыдущих исполнителей) каждый режиссёр преодолевает по-своему. В интервью Тимофей Кулябин признаётся, что давно уже собирался взять какой-то известный текст, «вырубить звук — и посмотреть, как поменяется история».

Тут одно нужно  заметить решительно и твёрдо : все-таки чеховские пьесы за «неспособность актеров произнести ни слова без фальши» не отвечают. И за затёртость несут ответственность только те, кто их «затирал», а не сами тексты.

Я не знаю, как поменялась история, когда вырубили звук — не пришлось посмотреть. Кстати, может, и действительно поменялась. Ничего нельзя исключать. Вдруг и правда замечательный спектакль? Но вот из критического текста Аллы Шэ узнаю, что:

«Жестами врать труднее, чем словом… Изъясняясь руками, актёр должен всё время видеть глаза партнера, дотрагиваться до него, чтобы обратить на себя внимание. В итоге партнеры так зациклены друг на друге, что заигрывать со зрителем им просто некогда. Да и чего заигрывать, когда от зала, как и от остального мира, их отделяет непреодолимая стена молчания.»

То есть главная  задача режиссера, если довериться этому тексту

 — чтобы избави Бог глупый актер не шёл вразнос и не заигрывал со зрителем, лучше зациклить их друг на друге, пусть дотрагиваются друг до друга, чем с залом-то попусту заигрывать! вот и решение!

» Вообще, тут стоило бы многое ещё сказать, но этот спектакль лишних слов не предполагает».

Возможно, пришло время откликаться на спектакли вообще без слов.

Мне кажется что Алле Шэ стоило бы   завести свой канал на Youtube и рассказывать там о спектаклях исключительно жестами. «Слова врут, жесты- нет»

Я предрекаю этому каналу большое будущее. Вот совершила же Ирина Горбачева из театра Фоменко настоящий прорыв: у неё Instagram и канал на youtube с миллионом подписчиков.

Чем театральные критики хуже?

Надоело говорить и спорить.

Глухонемой критик — это ход.

Там же  можно было бы озвучивать и свою гражданскую позицию. Это собирало бы, думаю, куда большую аудиторию. Тут бы подключился и нетеатральный люд.

Так и вижу чудесную Аллу Шэ, выступающую с таким, например, посланием (послание идет бегущей строкой в субтитрах и взято из её фейсбука, этой новейшей персональной  книги бытия):

«Дорогие любители театра и дорогие нелюбители театра!

Вы спрашиваете меня,  «что мы делим» и что за «мышиная возня» идет вокруг «Золотой Маски». Это не мышиная возня, не делёж сфер влияния и денег. Все происходящее в театре вышло за рамки эстетической борьбы, а местами даже за рамки борьбы идеологической – в сферу нравственности и элементарных человеческих прав. Когда известные режиссеры отказываются участвовать в «Золотой маске», они НЕ устраивают истерику  в ответ на то, что в экспертный совет Главной Национальной Премии вошли критики, которые их не любят. Они обращают наше – ваше!! — внимание на то, что в обществе нарушен паритет. Попираются интересы определённых – и не таких уж маленьких — групп населения.

Мы тонем, и уже нет времени объяснить, как устроен этот механизм:  что раскол в обществе, который, в частности, провоцирует такое ничтожное явление, как  включение в состав экспертов «Маски» одиозных фигур, может перерасти из мелких интеллигентских междоусобиц –  в нормальную гражданскую войну. Войну не в приложении айфона, а за вашими окнами. «

Понимаете? Тут уже — не театральные игрушки. Тут — предчувствие гражданской войны!

Мы тонем.

Но в последний момент она нас спасет. Покинув ряды экспертов Золотой Маски, предотвратит реальную гражданскую войну.

Мне вот только осталось неясно – тогда в обществе будет поправлен нарушенный паритет?

«Вот скоро дом она покинет, вот скоро вспыхнет бой кругом…»