О «Новой оптимистической трагедии» в МХТ: «дымящийся мозг Константина Богомолова лепит залу горбатого с веселой безнаказанной наглостью, пиплу все равно над чем ржать, и режиссер окутывает нас графоманским туманом всех глобальных бытийственных тем – от Ницше и Кьеркегора до голубцов в служебном буфете театра. Темы курятся, не приходя в сознание режиссера, но выходя из него». Это – М.Дмитревская, «Гвоздь сезона в крышке гроба»

Впрочем, Дмитревская затем притормозила, несколько сбавила градус, но слово, как говорится, не воробей. Тем более, если уже озвучен диагноз: «графоманский туман», да и «волшебное слово» повторится ещё, как минимум, дважды, включая категорическое «По поводу графоманства вопросов нет» (для особо невнимательных читателей, надо полагать).

Впрочем, оставим «Новую оптимистическую» на сладкое (с ней не всё однозначно, возможны варианты) и наведаемся для начала на Малую Бронную, где нас ждёт менее сложный случай – «Гамлет in Moscow». На всякий случай напомнив предварительно, что Богомолов в обоих случаях един в нескольких лицах – режиссёр, автор текстов (условно говоря, драматург) и, будем считать, актёр.

Кто-то говорит: капустник. Не соглашусь; капустник, где один-единственный номер длится 3,5 часа – это даже не нонсенс, а то, чего на белом свете вообще не может быть, как не может быть 400-строчного сонета. К театру, понятно, очередное богомоловское действо тоже никаким боком не относится. Тогда что же это? Рискну дать определение жанра: сексуально окрашенный стёб – или, коротко, СОС. Не говорю «сексуально озабоченный», поскольку мы, как-никак, ведём сейчас речь не о субъекте, а об объекте (жанре).

И хохмы в основном, как обычно, соответствующие, начиная с памятного по пионерскому детству «дать или не дать?» Инфантилы в зале, типа, в восторге. Из той же серии: «Конечно, никакого реального секса там не было, был нереальный», «И поебёмся, и дело сделаем». Или так: Алису (поклонники Шекспира, Кэрролла и К.Булычёва могут не волноваться, это другое) трахает Призрак-гедонист (Тень Гамлетмана-папы); Гамлетман-сын в это время выдаёт монолог, по окончании коего довольная дама сообщает: «О, как хорошо… (пауза)… тебя понимаю» (вторая часть реплики, понятно, адресована незадачливому оратору). Нет-нет, попадаются и шутки более высокого полёта – даже с некоторым философским уклоном, например «Смерть тоже бывает раз в жизни» (Евгений Ваганыч раз в жизни рискует умереть от зависти). Можно и про театр, а до кучи и про балет: «Это череп народного артиста Сидорова, он был моим педагогом в Школе-студии», «Это же нога Нуриева». Есть филологически тонкая игра слов: «Не из зада, а из ада», «Джин Лоллобриджин». Ещё, на любой вкус: «Зачем женщине муж, если у неё есть деньги?», «В космос улетаю. В Яндекс-доставку пришёл заказ со станции «Мир»», «Если встретишь дядю Йода – привет из Душанбе» [таджик Полоний – ещё и химический элемент, дядя Йода или бабушка Хлора, возможно, ничуть не хуже], «Если она [Гертруда] побреется, она вполне ничего» (не уверен, что дословно, но весьма близко к тексту), «Сынок, если я всё равно в аду, принеси мне свининки» (свининка еврею Гамлетману, ясное дело, табу). И т.д., и т.п.

В общем, никаких сюрпризов, всё ожидаемо, как дежурная шутка под занавес «Сегодня в аэропорту Парижа было задержано 93 килограмма Полония». И с непременной трусоватой подстраховочкой – да вы чё, я всего-навсего стебусь, не берите в голову, не будьте дураками.

Как бы помягче… Существует развлекательный театр, там ставят Р.Куни и ему подобных и ни на что, кроме сборов, особо не претендуют. Но Богомолов-то очень даже претендует, Куни ему на фиг не нужен, да и вообще на спектаклях подобного рода особого театрального имени не сделаешь. То ли дело классика, но с ними нашему режику скучно. А выход есть: сделать из попавшего под руку классика… нет, не Куни, тот пишет легко и законы драматургии усвоил твёрдо, но Богомолову нахальства не занимать. Впрочем, о драматургии – чуть позже, вернёмся пока к происходящему на сцене.

Из Википедии: «В эпилоге Леконт вместе с Сильветт, которая уже является его женой, на Каннском кинофестивале представляет свой фильм, где он выступает режиссёром, автором сценария и исполнителем главной роли». Узнали? Да, он самый, «Укол зонтиком» с П.Ришаром, даже Канны те же, разве что до женитьбы на главной актрисе на сей раз не дошло; основная сюжетная линия, как видите, позаимствована Богомоловым вовсе не у Шекспира, а у Д.Томпсон и Ж.Ури, сценаристов незатейливой французской комедии. Но за ними не спрячешься, уши торчать будут; то ли дело – укрыться за широкой спиной Вильяма нашего Шекспира… Тогда и непритязательный зритель поржёт, и привередливые критики обязательно обнаружат какой-нибудь чрезвычайно глубокий скрытый смысл (сказано же – кто ищет, тот всегда найдёт; «Все – да считают что-то», уверена одна из рецензенток). А её сетевой коллега утверждает, что посмотрел «Гамлет in Moscow» целых 4 раза и наконец, вроде бы, что-то нащупал. Надо сказать, мучился он напрасно: смысл богомоловского детища легко обнаружить с одного полувзгляда; всё сводится к незатейливой формуле «Смотрите, вот он я!» Как нынче принято выражаться, вкусно – и точка.

Кстати, о критиках. Возможно, я плохо искал, но отзывов нашёл немного. Кто-то пишет про капустник (довольно мягко), кто-то упорно ищет смысл(ы) (или призывает отказаться от подобных поисков, поскольку Богомолов, дескать, по определению не однозначен, ну-ну), но предугадать подобное было несложно. Удивило другое: как минимум, двое откликнувшихся так и не въехали, что случилось с ногой Гамлета Гамлетовича, и ринулись во все тяжкие: «В третьем акте ни с того, ни с сего Гамлет… появляется в гипсе. Откуда? Из пропущенного монолога. Только вместо классического пастернаковского «Порвалась дней связующая нить» Богомолов выбрал «Суставы вывихнутого века»». Между тем, в предыдущей сцене Алиса предлагает главному герою прыгнуть в окно, потому как внезапно вернулся муж; дальнейшее понятно (по анекдоту). «Ни с того, ни с сего»? Похоже, никакой век тут решительно не замешан, не стоит вешать на него, бедолагу, всех собак.

Пара обещанных слов о драматургической, скажем так, подоснове. О развитии характеров и заикаться не стану, в такие игры Богомолов заведомо не играет, но хотя бы понять, что персонажи не должны бесследно исчезать из спектакля, как это произошло с раввином и православным батюшкой из первого действия, мог бы и наш автор, если б слегка напрягся. Ан нет, вкусно – и точка, напрягаться незачем.

В программке Константин Юрьевич обозначен как «автор инсценировки», но, справедливости ради, Шекспира никто ни в каком смысле нам не обещал. У «Гамлета in Moscow» есть даже скромный подзаголовок: «Все, что осталось от Шекспира после встречи с Богомоловым». Злые языки, как им и положено, тут же ответили: «Ничего не осталось», но это они постановщику польстили; на самом деле, нетрудно догадаться, такой встречи не было и быть не могло: в виртуальной Вселенной, каковую обустроил для себя Богомолов, никакому Шекспиру места нет, да и не влезет туда Уильям Джонович, как слон не поместится в мышиной норе.

И всё-таки Богомолова-режиссёра и Богомолова-драматурга без особых усилий задвинул на задний план Богомолов-актёр – так уж мне повезло. Как хотите, это нечто. Бог с ней, с дикцией, пусть говорит хоть с набитым ртом (как при первом своём явлении), хоть с пустым, но по сцене бродит чрезвычайно самодовольный Призрак, явившийся, не иначе, на собственный бенефис. Он есть основа основ и начало начал, пусть расступаются изумлённые народы, а кто не убрался с дороги – сам виноват, ибо не фига.

Что ж, покинем Малую Бронную, поищем счастья в Камергерском переулке. От останков (ошибочно идентифицированных как останки ни в чём не повинного англосакса) перейдём к трагедии – новой оптимистической, развернувшейся на сцене МХТ (а также в зале и на экране). Не вижу смысла пересказывать сюжет «Гамлета in Moscow» – Шекспира (хотя бы в кратком пересказе), надо полагать, читали все, а «Укол зонтиком», если кто и не смотрел, нагуглить тоже запросто. С «Новой оптимистической» посложнее – В.Вишневский тут помочь не может, у Богомолова вместо корабля – театр (аналогия «театр» – «корабль» звучит со сцены многократно), а вместо Комиссара – «идеологическая надсмотрщица», присланная партией (ФСБ) приструнить местную вольницу (гомосексуальную). Фамилия бывшего режиссёра – Глотов (не снят, а умер во время репетиции), его сменщица во главе театра – Чернова. Прочие пояснения, похоже, излишни.

Честно говоря, ожидал увидеть ещё один образчик актуального искусства СОС, но признаю: ошибся. Да, то, что довелось увидеть в МХТ, на мой взгляд, надо признать спектаклем, хотя и с некоторыми оговорками: прежде всего, выносим за скобки первое действие (ещё один СОС), а кроме того, есть вопросы по качеству как самого спектакля, так и драматургического материала.

С первоосновы, пожалуй, и начну. На сей раз Богомолову-драматургу удалось затмить и Богомолова-актёра, и Богомолова-режиссёра. Автор перепрыгивает с одного сюжета на другой с лёгкостью необыкновенной, очередные персонажи выскакивают, как чёртики из табакерки, а концы с концами сходятся, мягко говоря, не всегда. Семеро по лавкам (приёмные дети Черновой, семь роялей в кустах) – допустим, пародия; та же Чернова выросла в театре и фамилию с тех пор не меняла, но никто, кроме Карла Багратионовича, о ней никогда не слыхал – ладно, пришли новые актёры, они ленивы и нелюбопытны; старые спектакли Глотова сняли, выпускают «Трёх поросят» и «Тёмные аллеи», а играют почему-то «Преступление и наказание» – милая, ты у меня умная, придумай что-нибудь (был, помнится, и такой анекдот…) Ещё вопрос по Карлу Багратионовичу: на момент смерти Глотова и назначения Черновой он состоял в штате театра или нет? Если состоял – отчего же не участвовал в обсуждении и не присутствовал на собрании труппы, а если нет – чего он хочет от беседы с новым худруком? В общем, милая, есть тебе тут, над чем голову поломать.

Хватает и самоповторов. К примеру, Дуню Раскольникову играет возрастная актриса, но так же было, в частности, в «Князе» (Аглая Епанчина). В «Гамлет in Moscow» из зала с криком «Папа!» на сцену вдруг вылезает сын, Гамлет Гамлетович-младший, а в «Новой оптимистической» точно такой же сюрприз ожидает народного артиста Виолина. Что характерно, Виолин – псевдоним, настоящая фамилия актёра – то ли Могинштейн, то ли Могильштейн (извините, не расслышал), но вспоминается тут не столько Могильщик, сколько Гамлетман (тоже, знаете ли, своего рода перекличка). Между прочим, Виолина зовут Александр Моисеевич – это на Володина намёк? или на барда Городницкого?

Понятно, не обошлось и без коронных «хохм» в стиле Богомолова-Петросяна. Из диалога нового худрука с одним из актёров: «Вы – заслуженный артист. – Нет, я – заслуженный педераст». Другой актёр приносит заявление об уходе и пытается удалиться, но худрук из ФСБ грозно кричит ему в спину: «Стоять!», и незадачливый «дезертир» признаётся в конфузе: «простите, обосрался». Ещё одному актёру, трансвеститу Ангелину Марковичу, Чернова предлагает перейти из театра в цирк (цирк уродов), и тот горестно поёт «Ангелину, Ангелину нужно быть смешным для всех». У критика, поднявшегося на сцену для выступления на похоронах Глотова дважды (до и после, не во время речи) звонит мобильник, и оба раза он возмущённо кричит в ответ: «Да не брал я никакого кредита!». Буфетчиком в театре Глотова работает индус (позже Чернова недвусмысленно намекнёт, что его не просто так перевезли из родных краёв в нашу холодрыгу), актёр заказывает голубцы и, чуть ли не облизываясь, произносит: «вкусный голубчик» (опять же неуловимая игра слов). И ещё несколько «смешилок»: «Я работал трактористом в колхозе имени Дягилева [и жил при этом на улице Лифаря, в деревне Ануево]»; «верую в единого неделимого режиссёра», «мы стыкуемся, как Союз – Аполлон» [это, если кто не понял, космических масштабов предложение потрахаться]». Такой вот специфический юмор у нашего мальчика.

Отдельная тема для «острот» – расовая. Отец Черновой (актёр доглотовского театра) некогда бесследно исчез во время гастролей; прошли годы, и брошенка-мать опознала беглеца: «если помыть Сэмюэла Джексона [чернокожего актёра из Голливуда], получится Андрей Чернов». Тема развивается: Чернова-старшая, представьте себе, пыталась «забросать отбеливателем сборную Камеруна по футболу, приехавшую на чемпионат мира в Санкт-Петербург»; тут, признаюсь, не понял – Богомолов специально упомянул сборную, не пробившуюся на ЧМ-2018, или случайно попал пальцем в небо. Как бы то ни было, «тема» ещё не до конца раскрыта; в финале Джексон приезжает в наши края, дабы поучаствовать в спектакле собственной дочери, и та (напомню, не только режиссёр, но ещё и офицер ФСБ) легко раскалывает папочку: да, это он, долго не мывшийся, чтобы попасть в Голливуд; чёрному добиться этого легче, чем белому. Разоблачённый отец, сознавшись, наконец идёт мыться, а мы убеждаемся, что офицеры ФСБ не лыком шиты. Разумеется, это не расизм, Богомолов в равной мере презирает всех – чёрных и белых, русских, евреев, таджиков и прочую мелюзгу.

Режиссура, говорите? Что ж, посмотрим, как выстроено второе действие. Тут задействованы зал и экран; идёт череда диалогов между тем или иным актёром театра Глотова и новым худруком Черновой. Схема единая: он большую часть времени стоит на авансцене, она сидит в выгородке по центру зала. Видеть Чернову могут, понятно, только ближайшие к ней зрители, поэтому диалог синхронно транслируется на экране. Основная часть сцены при этом пустует, но и в тех случаях, когда занавес-экран поднимается, пространство используется не лучшим образом, «дырки» видны, что называется, невооружённым глазом. Как хотите, всё крайне примитивно. А когда экран поднимается, и мы видим сцену целиком, на ней чаще всего малолюдно, зато немалую часть пространства занимает широкая лестница, которая почти не используются (в основном из-под неё выходят). Скорее всего, лестница – символ театра с колоннами, но символ очень уж громоздкий и, по большому счёту, лишний. Говорят, в начале карьеры Богомолов ставил неплохие спектакли (не видел, но слышал, в том числе, от уважаемых людей). Увы, затем начался дрейф в сторону «нового театра», и за постановкой многочисленных перформансов постановщик забыл, как ставят спектакли. Что и проявилось, едва он попытался вернуться к прежнему ремеслу.

Почему это произошло в «Новой оптимистической»? Точнее, почему эта самая «Новая» (второе-третье действие) показалась мне пусть слабым, но спектаклем? Пожалуй, по двум причинам. Дмитревская, пытаясь подсластить свою пилюлю, взахлёб хвалит чуть ли не всех актёров подряд, включая тех, кто вряд ли этого заслуживает. Конечно, богомоловским актёрам невозможно не посочувствовать: персонажи, которых им приходится «воплощать», выглядят весьма странно, как у братьев Стругацких при путешествии героя в литературное будущее: «То и дело попадались какие-то люди, одетые только частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего); или в желтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов, ни рубашки, ни даже белья); или в изящных туфельках на босу ногу. Окружающие относились к ним спокойно, а я смущался до тех пор, пока не вспомнил, что некоторые авторы имеют обыкновение писать что-нибудь вроде «дверь отворилась, и на пороге появился стройный мускулистый человек в мохнатой кепке и темных очках»». Здесь – примерно то же самое, только не в прямом смысле: вместо характеров – сплошь желтые ботинки и цветастые галстуки, ничего более не обозначено. Можно ли такое сыграть? Но, как ни странно, Василисе Перелыгиной это удаётся, а поскольку почти всё основное действие строится вокруг её героини (Чернова)… Короче, как хотите, спектаклю необходим живой человек на сцене (персонаж), с этого, собственно, и начинается театр. Чернова-Перелыгина – живая (про другую исполнительницу, А.Ребенок, ничего сказать не могу, не видел). Живой персонаж (сопереживание, однако) в богомоловской постановке – это странно, почти невероятно (какой, на фиг, замшелый Станиславский у продвинутого Богомолова?), но, тем не менее, факт (хотите – верьте, хотите – нет).

И ещё, пожалуй, А.Семчев (старый актёр Карл Багратионович + Свидригайлов) – за вычетом нескольких эпизодов, где он форсирует. Наверное, надо сказать несколько слов и о Богомолове-актёре (здесь он – немаленький фээсбэшный начальник, которому по основной работе подчиняется Чернова). Все его умения и неумения остаются при нём, но на сей раз это не так раздражает: во-первых, его «доминирование», в принципе, вписывается в роль, а во-вторых, здесь он хотя бы петухом, как в «Гамлете», по сцене не расхаживает – чаще мы видим его на экране или в зале.

Но именно с Богомоловым связана вторая причина, по которой можно считать «Новую оптимистическую» (второе-третье действие, повторюсь) спектаклем, а не просто очередным СОС. Как ни удивительно, происходящее на сцене его задевает – по крайней мере, местами; там и сям вдруг проскальзывает нечто искреннее (вместо привычного «все дураки, а я д’Артаньян»). О режиссёре Глотове в спектакле МХТ говорят «Пуст, холоден, бесцелен»; Богомолов, его коллега, в своих эскападах холоден и пуст (что бы ни напридумывали фанаты), но отнюдь не бесцелен: он хотел, чтобы о нём узнали сенаторы и адмиралы, и он этого добился (дошёл ли слух до государя, не в курсе, но всё может быть), Добиться-то добился, но для постановки спектаклей такая цель как-то не особо подходит, а в «Новой оптимистической», несмотря на все выверты, проявилась и другая цель – свести личные счёты с театральным миром, который почему-то не вполне уверовал в исключительную гениальность Константина Юрьевича. Да, этой цели явно недостаточно для того, чтобы поставить хороший спектакль, но что-то человеческое в этом, согласитесь, есть (для плохого спектакля, в общем-то, хватает).

Что любопытно, в «Новой оптимистической» Богомолов всё же постарался не переходить известных границ. В «Гамлет in Moscow», где он наскакивает на киномир, объекты названы поименно: режиссёр А.Звягинцев (судя по всему, была попытка пародии, но ничего не получилось, пуля ушла в молоко), критики С.Тыркин, Д.Катаев, З.Пронченко (не исключу, что у этих младокритиков не сложились отношения с Богомоловым-отцом, и Богомолов-сын решил сыграть в классического Гамлета – отомстить супостатам). Но это всего лишь версия, и в неё с трудом вписывается, например, С.Спилберг (Клавдий Иосифович пренебрежительно именует его СпилбЕргом). Впрочем, как бы то ни было, имена конкретных кинокритиков озвучены.

В «Новой оптимистической» некоторые имена тоже произнесены (досталось, в частности коллегам-соперникам худрукам В.Машкову и С.Безрукову; мельком и почти ласково упомянуты К.Хабенский, Д.Козловский и А.Петров, но первый из них, как-никак, не так давно занял должность главного в МХТ и пригласил туда Богомолова, а двое других – не худруки). Зато реальная фамилия критика, который не брал кредит, со сцены в Камергерском не прозвучала (догадки, как говорится, к делу не пришьёшь). Более того, режиссёр-худрук Глотов – образ, так сказать, собирательный (тут, как минимум, Р.Виктюк и К.Серебренников, есть немного от А.Васильева и от Е.Марчелли – компот получается ещё тот). Так что в одном случае всё конкретно, а в другом… тоже, между прочим, пусть косвенное, но свидетельство о чём-то личном.

Не назван и М.Захаров (во всяком случае, я не услышал), хотя тут не опознать объект пародии сложно: «Они положили сырой порох, Карл [адресовано актёру Карлу Багратионовичу]… все самые ужасные вещи делаются с улыбкой на лице». Зато прозвучала ещё одна фамилия, но это из категории вывертов.. Ещё раз процитирую Дмитревскую: «в спектакле имманентно понимание «пидарасов» как либералов (тезис). Эту точку зрения высказывает босс от ФСБ, которого хорошо играет сам режиссер: «Поставь либерала, будет всё то же, что при Глотове. Поставь патриота, будет бездарное унылое…, на которое никто ходить не будет…» (антитезис). Реализовать повестку и завлечь зрителя умеет только Богомолов (синтез). Но назначить его главным в театр-«голубятню» босс от ФСБ не может: Богомолов очень занят (обнуление).» Речь же идёт о нашей театральной действительности, и не упомянуть себя, любимого, было бы непростительным грехом.

Любопытна и реакция театральной публики. Поскольку названы далеко не все имена, начались гадания; похоже, в зависимости от своих догадок (правильны они или нет, другой вопрос) часть критиков в полном восторге, а другая часть, наоборот, во гневе. Всё остальное, похоже, никого не интересует, и тенденция эта, к сожалению, всё глубже внедряется в критическое сознание: оценивают не сам спектакль (хрен с ним), а некий «месседж», причём каждый толкует этот «месседж» на свой лад. Как ни прискорбно, тенденция эта распространяется, как мухами – зараза, и захватывает не только обитателей театрального мира, но и прочих зрителей.

Кстати, о реакции. Рискну предположить, что представители театрального мира не составляют большинства в зале даже на премьерных спектаклях, а потом – тем более. «Новая оптимистическая» – всё ещё премьера; «Гамлет in Moscow» из этой категории вышел, и публика там разношерстная (но не бедная – билет в партер стоит от 16 тысяч, а ходят в театр, как правило, парами; цены в МХТ поумеренней будут). Оба зала – почти битком; с «Новой оптимистической» уходят мало (премьера!), с Бронного «Гамлета» исход более массовый – даже при том, что часть потенциальных «беглецов» в первом антракте останавливает интермедия в буфете (свадьба Клавдия Иосифовича и Гертруды Ивановны). Но во втором антракте, без «завлекалочек», зал заметно пустеет (три ряда передо мной потеряли около трети зрителей). Кто-то, надо полагать, остался лишь потому, что жалко выброшенных денег (аплодисментами откликались, вежливо говоря, далеко не все).

В МХТ реакция была получше, но, по всей видимости, не потому, что «Новая оптимистическая» больше похожа на спектакль. Просто «месседж» понятнее, даже если в нём не угадано ни одной буквы.

Печально, но факт. Трагедия или нет – как хотите, так и понимайте.

Но запомните на всякий случай: все самые ужасные вещи делаются с улыбкой на лице. Похоже, зрители (те, кто на этом месте засмеялся) сделали в этот момент нечто ужасное. Круг замкнулся?