Действующие лица:  Джейн – иностранка (скорее всего, англичанка), обожает театр, несколько лет живёт в Петербурге, говорит по-русски прекрасно. Собирательный персонаж.

 Катерина Боярская – русская, обожает театр, живёт с рождения в Петербурге, говорит по-русски нормально. Пыталась стать критиком, но осталась просто зрителем. Реальный персонаж.

Диалог посвящён символическому театральному событию: новому составу исполнителей легендарного спектакля Льва Додина «Братья и сёстры» по Фёдору Абрамову.

КАТЕРИНА: Что скажешь, подруга?

ДЖЕЙН: Brilliant. Just brilliant.  А ты, я вижу, спокойна? Не понравилось?

К: Не совсем…   волей-неволей начинаешь вспоминать, как это было раньше… Вот ты когда впервые посмотрела  «Братьев и сестёр»?

Д: В начале 90-х.

К: И сколько раз потом ты его видела?

Д: Раза три, один раз с тобой, совсем недавно, когда старый состав играл в последний раз. А ты?

К: Я впервые его увидела в ранней юности… На самом первом просмотре для зрителей, в Учебном Театре на Моховой. Потом, с 85-го года, когда его перенесли или поставили – не знаю даже, как выразиться — короче, с тех пор, как он стал идти в Малом драматическом театре, я смотрела его примерно раз в четыре года. 

Д: Тот последний спектакль в «старом составе» — это было что-то невероятное. Никогда не забуду — люди стояли и аплодировали минут тридцать, наверное.  Да, эти аплодисменты и лица зрителей – пожалуй, самое яркое моё театральное впечатление здесь, в России. Не сам даже спектакль, а вот эти минуты – зрители не хотели отпускать актёров.  Актёры уже сто раз поклонились, сто раз выскочили на сцену, и просто не знали, что делать – стояли, смотрели на зрителей. А зрители на них… Всё же у вас, русских, какое-то особое отношение к театру.

К: Сергей Власов выскочил в футболке с надписью “Я единственный, кто сыграл ВСЕ спектакли”. Потому как даже Наталью Акимову заменяли на время, когда она была беременна.

Д: Так что тебе не понравилась в новой версии?

К: То, что там нет версии. Исполнители другие, а версия прежняя. Старый спектакль мне нравился больше. А тебе разве нет?

Д: Объективно – да, пожалуй. Но я рада, что есть новый состав.

К: А зачем? Взять старую оболочку и заполнить её не новыми идеями, а тем же содержимым. Слегка обновлённым. Ну, или даже не слегка. Нет, бывают в спектакли вводы, подчас столько, что меняются практически все исполнители. Но это вынужденно. А здесь – сознательное использование старой формы. Я недавно случайно попала в один любопытный музей. 

Называется – «Музей коммунального быта». Кто-то откупил коммуналку и законсервировал. Вот новый спектакль мне такой музей напомнил. В самом лучшем смысле слова «музей». Музей имени «старых» «Братьев и Сестёр». Вроде всё живо, как при прежних жильцах — корыта и велосипеды на стенках висят. Но на полу уже ламинат, а не крашеная доска, и главное — запаха прежнего, что ли, нет. Запах другой… Вот и из спектакля дух ушёл. Скажи, зачем это было нужно? 

Д: Спектакль настолько хорош, что просто так расстаться с ним невозможно.

К: Трудно, а как иначе? Все театральные спектакли умирают, это закон театра. Я понимаю смысл только практический – спектакль востребован за границей, всем там хочется поглазеть, как чудовищно жила Россия, чтоб почувствовать себя счастливыми.

Д: Это ты и обо мне такого мнения? Все мы – наивные недоумки?

К: Извини. К тебе это не относится. И это не так, конечно. Вечно я не политкорректна! Но вообще такое работает. Особенно в кино.

Д: Нет, не в этом дело, не в трудной русской жизни. Это твои русские комплексы – вот тебе мой ответ. Все хотят увидеть настоящий русский театр. Театр Додина, может, единственный сохранившийся театр-дом. 

К: Ты слышала разговор старушек за нашим столиком в антракте? 

Д:  О том, что  эти девочки и мальчики ничего не понимают про то время и разве могут они даже вообразить, ЧТО люди пережили? Они все на автомобилях к театру приезжают, и ручки у них нежные. Помню. И что?

К: Я согласна. 

Д: С чем ты согласна? Ведь весь театр, весь его смысл – это вообразить себя тем, кем ты на самом деле не являешься. Сыграть.

К: Да. Предлагаемые обстоятельства это называется. Но в некоторых обстоятельствах себя вообразить легче, а некоторых труднее.

Д: Всё зависит от меры таланта. Играют сейчас Шекспира? А ведь он ещё дальше от нас во времени. 

К: Потому его и играют в современных костюмах. А подражают эпохе видимо, только в Королевском Шекспировском театре. И потом – что воссоздавать, скажем, в «Гамлете»? Данию ? Там ведь даже неизвестно какого века изображена Дания. Вернее – очень приблизительно. Или, может, изображать нравы Англии 16 века, когда Шекспир писал, и, видимо, имел в виду что-то иносказательно поведать о своей стране? 

Д: Неважно. Люди всегда люди. 

К: Но они попадают в совершенно разные исторические, бытовые, психологические ситуации. И некоторые из них вообразить и применить к себе совершенно невозможно.

Д: Возможно. Всё это возможно. Этому и учат на уроках актёрского мастерства. Для этого и есть воображение. Это театр! 

К: Лиза Боярская в московском ТЮЗе играет Катерину Измаилову, Леди Макбет Мценского уезда. Она убивает – свёкра, мужа, потом ребёнка. Я так и не смогла понять, как она оправдывает свою героиню. Ведь актёр должен оправдывать? Вроде того, что она сама жертва…. Неубедительно. 

Д: Плохо играет?

К: Ты что?! Наверное, из меня потому и не получилось театрального критика, что слишком много моих родственников играло в разные времена по разным театрам. Я могу что-то проанализировать, я осознаю их достоинства и недостатки, но никогда бы я не могла произнести о ком-то из них – «плохо играет». Да ужас вообще. Но Лиза, действительно, прекрасно сыграла Катерину Измайлову.

Д: Видимо, какие-то вещи и объяснять необязательно. Тут уже интуиция, подкорка работает. Во всей великой мировой драматургии сплошные убийства и злодеяния. А в «Братьях и сестрах» нет ничего такого невероятного, что невозможно было бы оправдать психологически. 

К: Да, но тут актерам можно было ничего и не оправдывать. Просто надели, грубо говоря, чужой пиджак. В этом и проблема.

Д: Нет, они вполне сделали его своим. Они ездили на родину Абрамова, как тогда студенты? Ты рассказывала, студенты ездили.

К: Да, эти тоже ездили. Но ведь и деревня абрамовская наверняка изменилась!  А те, первые, кацманята, — ты вообще знаешь, что это Аркадий Иосифович Кацман тот студенческий спектакль поставил?  Он был мастером того курса. Додин был одним из педагогов. 

Д: Ты рассказывала.

К: Да,  ведь и с Фёдором Абрамовым они общались, знакомы были с племянницей Абрамова, Галей, которая в какой-то степени и была прототипом Лизки. Абрамов видел студенческий спектакль. А до спектакля в МДТ не дожил.

Д: Да? И что? Он был доволен студентами?

К:  Абрамов приехал с женой и племянницей, смотрел прогон, играли фактически для него одного. Мне рассказывали – после спектакля все уселись в ряд, в буфете Учебного театра. Ждут “приговор”, волнуются. Он ведь не верил, что те ребята поймут, про что играют. Те! А что уж об этих говорить…  Что бы он сказал об этом спектакле?! Короче, все сидят, трясутся.

Д: Представляю!

К: А я даже не представляю! Страшно, наверное, волновались. Игорь Скляр, который играл Юру, деревенского дурачка, больше всех волновался. Этого персонажа вообще в тексте Абрамова не было. И Абрамов про него первого вспомнил: «Где этот дурачок-то? А, вот ты! Молодец! А я дурак, что не написал такого! И вообще все молодцы.» Уфф… Все выдохнули.

Д:  Юра – и сегодня потрясающий персонаж.

К: Только для тех, кто не видел Игоря Скляра. Для меня в новом спектакле этот Юра — просто схема. Скляр его придумал, родил, вытащил из себя, создал от начала и до конца, сросся с ним. Я помню, Игорь Скляр где-то рассказывал, что от лица Юры он такие  штуки выделывал на сцене, которые сам он, Игорь Скляр, вряд ли бы и придумал. Он выходил на сцену, и все смотрели только на него, остальным даже играть трудно было. Ты можешь себе представить, что после ухода Скляра из театра какое-то время играли спектакль вообще без этого персонажа??? Видимо, понимал Додин, что нельзя заменить Игоря. Но у нас как бы нет незаменимых….Стал играть Стас Никольский. Сейчас в новом составе играет Цулукидзе. Они оба хорошие актёры, но будь ты хоть Смоктуновский — либо придумывай что-то своё, либо не пытайся вообще. Они были поставлены в нереальные условия. Как и все остальные. Вот как ощущает себя актёр, который взял весь этот рисунок и просто повторил?

Д: Но есть же такой метод работы актёра, когда он играет «с показа».

К: Да, с показа, «с голоса». Режиссёр может показать какую-то интонацию, верный жест. А тут получается что вся роль, от и до, сделана «с чужого плеча».

Д: Ты просто знаешь, что это с чужого плеча. А большинство тех, кто будет смотреть спектакль, этого не знают.

К: Тем более, не очень честно.

Д: Ну, такими категориями нельзя оценивать – честно-нечестно. Есть спектакль, он получился. Разве нет?

К: Получился, да. В целом. Как бы. Практически. А как сказать – «Не получился»? Люди трудились, выложились полностью. Переживали страшно. Я по Лизе знаю. Но что же делать, если я вижу Скляра, вижу Власова, вижу Бехтерева – о, да! Бехтерева! Вижу Елену Попову.

Д: Кого играла  Попова?

К: Варвару. Блестяще. Понимаешь, “новые” братья и сестры все как-то проще…. За исключением немногих. Играют все, или почти все — хорошо, правда, но, тем не менее, все они более одномерные, что ли. А ещё – не хочу называть персонажей, чтоб не обидеть актёров, потому как артист никогда не виноват, особенно в данном случае – я ж не критик, в конце концов, чтоб артистов обижать (шучу!) – некоторые герои Абрамова в новом спектакле стали злее. Вот что мне очень обидно. Жёстче. А они такими не были, несмотря на весь кошмар их жизни….

Д: Но, может, это ближе к правде жизни!

К: Для меня правда жизни – это и есть тот первый спектакль.

Д: А я думаю, что некоторые персонажи стали интереснее. Вот, например,  Тычинина — председательша. Мне, пожалуй, больше всех в спектакле она понравилась. И ещё Лиза Боярская-Варвара и Дарья Румянцева – “новая” Лизка. Вот три по-настоящему состоявшиеся роли. С женским составом как-то всё лучше получилось.

К: Да, согласна, с “бабами” всё неплохо. И всё равно, для меня результат неутешителен. Если честно, я примерно такого и ожидала. 

Д: Твое любимое: “По несчастью, или к счастью, истина проста – никогда не возвращайся в прежние места”.

К: Именно. А больше всего  во всей этой истории у меня душа болит за Сашу Чабана – Мишку Пряслина в учебном спектакле. Про него все как-то позабыли. С ним вообще судьба обошлась сурово. (Он ушел из жизни в 2005 году, в 47 лет). Вот не попал он в Малый драматический, как большинство его однокурсников, уж не знаю почему, и вся слава по всему миру досталась Семаку. Семак – великолепен, что говорить, и гораздо больше похож на деревенского парня, да, но тот Мишка… Ты даже не представляешь… Тот Мишка … такой сельский интеллигент, что ли… Бледный… Как он страдал за Тимофея Лобанова, сердце разрывалось…  Просто Гамлет. Да, серьёзно!  Кстати, ведь и Абрамов получил мировую славу благодаря этому спектаклю. Вряд ли бы его имя узнали так широко за границей. Даже в Японии играли.

Д: Ты всё вспоминаешь. Смотри вперёд! Разве не важно, чтобы молодежь, которая придёт посмотреть на Боярскую, узнала о том времени, о тех людях? 

К: Ты же прекрасно знаешь, что в этот театр ходят смотреть не на Лизу Боярскую,  и не на Данилу Козловского, при всём к ним уважении, а ходят смотреть спектакли Додина.

Д: Тем более. Но даже если на Боярскую придут — итог будет один – молодые люди поймут, как жила их страна,  ведь уже мало кто им об этом расскажет. Вон сколько молодёжи в зале!

К: Это отлично. Согласна. Пусть будет вместо учебника истории. А то учебники сейчас не пойми какие.

Д: Кстати, смотри, ты ведь уже не два, а три спектакля сравниваешь.  Раньше ведь и конфеты вкуснее были? Правда? “Что пройдёт, то будет мило”?

К: Нет, это объективно. Студенческий спектакль был самый яркий по силе воздействия. Не для одной меня, для тысяч людей. При переносе (всё же это был перенос!) в МДТ он стал длиннее и потерял в энергетике. Во всяком случае, спектакль МДТ говорил нам не больше, чем тот, первый спектакль. Те же темы, те же эмоции. Те же характеры и внутренние конструкции. Да и внешние тоже. Ну, кроме декораций. Спрашивается, зачем играть два вечера? Ладно, пускай, эпохальное полотно. Я лично и три бы вечера смотрела. Собственно, так и было, пока шел спектакль “Дом”. Его сняли, когда умер Николай Лавров – взрослого Пряслина играл. Хоть здесь не стали искать замену… А в нынешнем спектакле потерялась не только  энергетика, но и смыслы.

Д: Это сейчас модное слово такое? Смыслы? Во множественном числе?

К: Да, есть такое слово, критики его любят употреблять, хотя, может, и не очень правильно это.  К примеру, дурачок Юра в студенческом спектакле любил Лизку. Страдал нещадно, когда её замуж уводили! Скляр играл это. Исчезло. А жаль! Все актёры в странном положении. Не только тем, что роли их скроены по чужим меркам, но и тем, что это фатально: многие будут сравнивать «этих» и «тех».

Д: Это правда. Если ещё говорить о смыслах – мне нравится это слово – всё наполнено плотскими желаниями. Но так же было и в старом спектакле. Это не ушло.

К: Ты хочешь сказать — похотью? Хорошее русское слово. Да, тема поднята на ту же высоту…. Оба спектакля, и старый, и новый состав просто кричат о том, как бабы все страдали без мужиков, как они всё время хотели. Причём мужики, похоже, хотели меньше? Не суть. Сквозная тема. Но в студенческом – нет, там всё было, безусловно, чище.

 Д: Да ладно! Неужели?! Но так было в реальной жизни – хотели, несмотря ни на что!

К: В жизни-то? Наверняка. Даже в блокаду и в концлагерях дети рождались. Но, честное слово, театр ведь не об этом? Или, чтобы не лицемерить, не только об этом должен рассказать? Просто в студенческом спектакле они жаждали любви прежде всего. А тут – просто жаждут  осеменения, как та земля, к которой они припадают. 

Д: Это ты тогда жаждала любви прежде всего, вот ты это и улавливала.

К: Ха-ха! А сейчас я жажду осеменения, если  мне это видится здесь?!!

Д: Сейчас ты больше знаешь о жизни. Смотришь шире.

К: Возможно. Видела тогда то, что хотела и могла увидеть. То есть ты тут, в новом спектакле, видишь и жажду любви? 

Д: Конечно. Сердце у Варвары разбито. Великолепная сцена дома у председательши, когда она понимает, что Варвара любила Мишку! Может быть, лучшая, помимо той, где в мечтах Мишки все мужики возвращаются с войны. Но и секса хотят тоже. И осеменения. Никакой кошмар жизни не истребит человеческое. Ты ведь почти плакала в некоторых сценах? Чего же сейчас ругаешься?

К: Да я не ругаюсь, я переживаю. Знаешь, мне кажется, что на этом спектакле я становлюсь “собакой Павлова”. Как тогда, в далёком, уже очень далёком году: я где-то засмеялась, где-то ужаснулась, где-то заплакала – так я и продолжаю именно в этих сценах так же реагировать. Рефлекс. Я сама как на сцене – один раз зафиксировала эмоцию, и как бы профессионально повторяю.

Д: Нет, если бы те же самые моменты были сыграны плохо, никакая “собака” не дала бы тебе испытать тех же эмоций. Меня тоже поразило, что эмоции точно такие же. Как в первый раз.

К: А помнишь, мы с тобой пришли на спектакль году в 98-м и заметили в сцене бани, что фигуры у парней уже не такие стройные?

Д: Да, да! Мы даже переглянулись! Но это действительно было — парни стали пожилыми дядьками…. Банного пару начали больше напускать в этой сцене! Чтоб не так это заметно было.

К: Мы мерзко ухмыльнулись. Ну я, по крайней мере. А то вечно женщин на сцене раздевают. Не только мужчины смотрят на женщин оценивающе. 

Д: Пожалуй, они стали не пожилыми, а просто, так скажем, дядьками. 

К: Вот и надо было просто дать умереть этому спектаклю, а не реанимировать через силу. Ведь через силу, через сопротивление шла эта реанимация!

Д: Тогда рано было умирать. Это же театр. Разве важен возраст? 

К: Есть заранее заданная условность – это сейчас в тренде – например, Роза Хайруллина играет Алёшу Карамазова. Татьяна Орлова играет Черткова. Полно примеров. Скляр в 50 лет играл ребёнка в «Похорони меня за плинтусом».  Ни пол, ни возраст подчас неважны. Но не здесь. Здесь задана была изначально другая мера правды жизни.

Д: Но играли же! Наталья Акимова, по-моему, даже волосы не красила! Седая Лизка в 17 лет. Они не скрывали возраст. Да, вот, мол, мы уже очень взрослые, но играем для вас этот дорогой вашему и нашему сердцу спектакль. Не было ощущения заигранности. Чисто физически стало трудно, да и морально, помимо возраста, видимо, невозможно было в тысячный раз произносить одни и те же слова.

К: Сыграли в МДТ больше трехсот раз. В последние годы спектакль уже редко шёл. Нет, как раз они играли без всякого отстранения, не пытаясь глядеть на своих персонажей со стороны. Без всякого этого “мол”. Вот, мол, я, 50-летний дядя, играю  парнишку. Нет, всё игралось как на премьере, всерьёз, и меня это устраивало. И всех это устраивало. Я же как раз не против этого. Я говорю о том, что играли сколько могли, а потом надо было просто оставить этот спектакль в памяти.

Д: Видимо, не могли больше. Их не устраивало. И верно, что сделали новый состав исполнителей. Слушай, мы уже на одном месте топчемся в наших рассуждениях. Могу сказать в порядке критики — пока молодой состав ещё не освоил сцену. Не освоил пространство. Когда деревянная палка, или балка, или что там у них — летает над головами, они пригибаются. Это забавно выглядит. И сразу что-то пропадает, рушится. И другие подобные моменты были. Костюмы на некоторых сидят нелепо. А тот состав жил на сцене – как дышал. Здесь наши впечатления абсолютно схожи. Так естественно! Каждый жест, каждый прыжок или пробег выверен.

К: Ещё бы! А вот ты, наверное, этого не улавливаешь, но ведь северный говор у молодых – кто в лес, кто по дрова. Не смогли. Этот нюанс, такой важный, завалили полностью, к сожалению. Кто-то с половины роли сбился, а кто-то и не пытался. Это очень ухо резало. А говор чудный! Мягкий, певучий! Музыка!

Д: Я заметила тоже. 

К: “Бывшим” братьям и сестрам было комфортно, удобно в этих декорациях, в этих образах, в этих костюмах, с этим архангельским говорком. О том и речь — и эти декорации и костюмы не стали вторым домом и второй кожей для нынешних играющих.

Д: Так станут!

К: Через 30 лет???  Доживем?

Д: Давай ходить раз в год и наблюдать?

К: Отличный план! Через 30 лет снова будет полная замена состава. Будем сравнивать. Очевидно, мы  вместе с «Братьями и сёстрами» собираемся жить вечно.