В преддверии нового сезона,  читая на афишах названия недавно вышедших премьер,  с недоумением вновь задаешься вопросом: Гамлет с Малой Бронной — кто он?  

 Понятно, что мажор. В спектакле носит имя Гамлет Гамлетович Гамлетман (А. Шумский). Актёр, приехавший на свадьбу матери из-за границы, где пять лет учился, играл в спектакле самого П. Брука.  На малой Родине, в пространстве праздных обитателей Рублёвки, его, как оказалось, ждут испытания не для слабонервных. В числе которых и беседы с являющимся из иного мира  плотоядным папенькой-Призраком (Е. Перевалов), норовящим то плотно отобедать, а  то, пока сын  своей любовнице пылко читает монолог на тему «Быть или не быть», заняться непристойными утехами — с ней, школьной учительницей сына (Александра Ребёнок), когда-то преподавшей младшему из Гамлетманов первые уроки секса.

 Допустимо для происходящего на подмостках применить определение Ф.М. Достоевского «нашего времени случай».

    Тон представлению задаёт сцена на кладбище, заявляя столь ныне популярную в театре тему смерти. Могильщик (или правильнее назвать эту персону с университетским дипломом, которую играет Владимира Петрик, могильщицей?), вытаскивает из черноты глубокой ямы черепа, обретшие в предложенной игре условностью вид черно-белых футбольных мячиков, а затем и  кость ноги Нуреева, балетного кумира.  «Чем глубже дно, тем ярче звёзды» — реплики звучат то ли с шутейной,

то ли с философской подоплёкой. Триада для секс-власть-смерть — константа для создателей спектакля.

  И все же, содержание пересказывать не стоит. Уж слишком оно путано, нелепо даже для самых низкопробных сериалов – графомания присуща этому творению в целом.  А те, кто всё-таки желает вникнуть в сюжетные перипетии постановки, пусть ознакомятся с рецензиями, размещенными на сайте «Театрального смотрителя», где обстоятельно, подробно излагается фабула разыгрываемого представления.

     И потому заданный вопрос неточен. Что за явление спектакль «Гамлет in Moscow» в Театре на Бронной, в чем его значение?  Есть ли секрет успеха?  Сразу не понять.   

    Попробуем пробраться через нагромождение трюков, хохм, эстрадно-буффонных номеров к смыслам этого во многом непристойного трехчасового капустника, лукаво соединившего на сцене Малой Бронной ходы «Comedy club» и ток-шоу «Дом 2». Неужели этот Гамлет вышел на подмостки смеха ради? Да нет, не только.

      Конечно же, он провокатор. Как и создатели спектакля, которые затрагивают темы, рассчитанные на верный отклик в зале. Лишь бы понравиться, угодить всем, кто любит погорячее. Здесь и тема новых русских, друг друга изничтожающих ради наследства, и разврат, и криминальная обыденность власть имущих, национальные проблемы (представлены таджики, русские, евреи — все говорят с акцентом, а некоторые переходят с английского на еврейский говор). Здесь и церковное влияние на власть (священник длиннополой рясой и бородой напоминает в исполнении Г. Варшавского  Григория Распутина). Есть и в очёчках сладкозвучный ребе.

     Ошарашивает изобилие намеков, каламбуров из фамилий и имён.  Есть и  отсылки к отравлению полонием Литвиненко, космо-приключениям Ю. Пересильд, завсегдатаям зарубежных фестивалей (к примеру, Звягинцеву). Столь близкая создателям тема борьбы за власть, признание  и деньги, здесь, судя по всему, стала ведущей.               

 Грозно выстраиваются с метлами в руках дворники -таджики, исполняя воинственную песнь Moskau

 группы Dschinghis Khan. Впечатляет не только энергия и напористость звучания, но и смысл слов в переводе на русский язык

Москва, Москва/Разбивается стакан,// Стиль России Богом дан/О-хо-хо-хо-хо!

Москва, Москва/Потанцуем, будь здоров/До поломанных столов/А-ха-ха-ха-ха!

Москва, Москва/Задушевно, широко,/Будет ночка о-хо-хо./А-ха-ха-ха-ха!

Москва, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля/Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля/О-хо-хо-хо-хо!/ Hey!

 Да много чего тут понапридумано. С тем, чтоб завершить спектакль диалогом двух службистов с метафоричностью борьбы за овладение Родины.  Хотя образ этот совсем  не нов (к примеру, в любовном поединке романа «Тихий Дон»  за обладание Аксиньей усматривали схватку красных и белых за Россию).

      Итак, здесь убиенный Гамлетман Гамлет Иосифович по версии силовых структур — Б. Ельцин. Его убийца и преемник — В. Путин  А их русская жена по имени Гертруда — конечно же, Россия. Один из них вдруг запевает «Вот, новый поворот», знаковый для своего времени  хит группы «Машина времени». В зале, подхватывая зачин, появляются участники масштабного шоу-представления (их человек тридцать). Звучат овации. Триумф. Торжество глума.

         Стоит отметить, что глум — важнейшейшее свойство «Гамлет ин Москоу».

Сущностное его проявление вкраплено в антракт, когда дается концерт из вокальных номеров   русопятой исполнительницы,  еврейского хора и др.  Программной стала песня «Не для меня» со словами  первоисточника  «Не для меня весной родня // В кругу домашнем соберётся, // Христос воскрес! — из уст польётся// В день Пасхи там — не для меня!».

     Имя Христа звучит на представлении, где великосветской шлюхой озвучивается обращенный  к залу вопрос: «дать или не дать?»…

  Где Гамлет — старший, тот, который Иосифович, зажимает меж ног флейту, на которой потом предложено поиграть ребе, где таджичка Офелия  (Василиса Перелыгина) узнает на фото, предъявленном ей отцом Полонием (Игорь Миркурбанов), запечатленную на мобильнике мышцу, которую ей предлагал трогать Гамлет — и мышца была упругой, и он смеялся,  когда мышца в нее входила, хотя ей, простодушной,  было не смешно… 

   Где Офелию, родившую от Гамлета урода-великана (Лера Горин), будет защищать как новоявленную за границей феминистку ставшая ее любовницей женщина-адвокат (Анна Потокина).

     А публика происходящему охотно аплодирует. И даже подпевает.

 Дежавю.

      Нечто подобное описано в сцене варьете романа М. «Булгакова «Мастер и Маргарита»: «слышались адские взрывы хохота,  бешеные крики, заглушаемые золотым звоном тарелок из оркестра..».  Разве что актеры  не издают  приветственные крики и не снимают ногами  с головы уборы. Но рукоплескания потрясают здание.  Ликование от всеобщего идиотизма.

     Но находиться в пространстве невероятного глума и говорить, что это произведение искусство, ново, свежо и прогрессивно, может только невероятный циник.

   В булгаковском романе явлены три ипостаси: художник, власть и искуситель Воланд, Сатана.  Кто ж сейчас готов стать претендентом на престижный статус, который может этим триединством одарить?  

        К брегам иным, в пространство зарубежья отбыл воспетый во множестве статей К.С.   Нет-нет, речь не о создавшем актёрский метод Константине Сергеевиче — о Кирилле Семёновиче, объявленном ничтоже сумняшеся Мейерхольдом наших беспокойных дней. Теперь жаждущие свободы от всего и вся (включая совесть) глашатаи новейших форм российского театра  спешат  установить  на опустевший  пьедестал фигуру подстать Серебреникову.

         О ком же речь?  О Константине! Теперь уж третьем на букву «К» в столь привлекающем  к себе  внимание людей театра именитой череде.  И если вслед за поэтом Константин спросил бы вдруг: «Что в имени тебе моём?», ответ пришел бы сразу: не зря, не зря имя  толкуется как  «постоянный стойкий, восходя к лат. Constans», — какая -то сокрыта в нём тайна неизменной тяги к отрицанию устоев и утверждению собственных законов (на театре тоже), правых или нет, осмысленных или не очень, значенья не имеет. Не о таланте речь — об устремлениях.

     Впрочем, таланты, как и устремления,  живущих с нами в одно время режиссеров с именами на букву «К»  — Константина и Кирилла —  сродни друг другу, хотя один из них недоучившийся провинциал, другой же, родом из семьи столичных интеллектуалов, окончив МГУ и ГИТИС, имеет два ВУЗовских диплома.

      Оба жаждут эпатажа. Любой ценой. Бесчинства  не чураясь. Лишь бы привлечь внимание. Да и фамилии у них отнюдь не заурядные (не то что Алексеев, которая досталась  Константину, определившему искания театра минувшего столетия). Им, пришедшим на подмостки новой эры,  нет надобности в псевдонимах — у них  фамилии, без всякого сомнения,  звучные и навевают сонм ассоциаций: Серебреников и Богомолов.

       Их интерес друг к другу и творческая близость были заявлены на сцене  Гоголь центра, где появилась громыхнувшая скандалом, ставшая, как объявили критики , символом апокалиптической России 2016-года  «Машина Мюллер» в сборке  Серебренникова провозгласившего своим спектаклем

«Долой счастье подчинены/ Да здравствует ненависть, восстание, смерть». 

      Этот сценический продукт в одной из рецензий назвали «Машиной смерти».

Сверкающей «деталью»  «Машины»,  сконструированной из мизансцен с бесстыдно голыми  актерскими телами,   стал обнаженный зад, который Богомолов, спустив штаны, как балаганный шут, задорно демонстрировал  сидящей в зале публике. В Гоголь центре он без смущения  исполнил функцию стрикера (от английского «streak» — мелькать, проноситься). Пусть  не во всей  полноте поставленных пред Константином-стрикером задач:  вырваться на площадку во время игры или мероприятия нагишом.  «Это весёлая — даётся толкование в словаре — форма демонстрации интимных частей тела, которая не является предметом протеста против чего-либо, а скорее хобби, предназначена для развлечения зрителей».   Что-что, а публику развлечь он, Богомолов, как мало кто, умел. Серьёзной режиссуре Константин, в отличие от Серебреникова, владея мастерством профессии, предпочел эпатаж и развлечение. В итоге — и как показало время — выиграл.

      Так и не скинув с себя полностью одежды, приглашенный Серебренниковым для участия в спектакле утверждающий себя в искусстве Константин, меланхолично произносивший в «Машине Мюллере» реплику «я хочу лакать твои фекалии», продекларировал  свою причастность к иканиям первача К.С., наперекор всем правилам приличия рванувшего на полной скорости к столичной славе.

   Он тоже жаждал славы. Но после серебренниковских постановок с неприкрытым телесным естеством актеров, выпущенных на подмостки нагишом, прям, в чем мать родила, народ не удивить. Тем не менее, дань модным  веяниям, принесенным из Европы,   К.Б.  все ж отдал: он спародировал натурсюжет в капустнике, выйдя на подмостки, как Адам, едва-едва прикрыв свой  срам бумажным, а не фиговым листком.

    Впрочем, срам не из богомоловских понятий, но из набора им полюбившихся приёмов. В его спектаклях запретов нет. Всё идёт в ход, всё годиться для воспламенения интереса к его персоне и к его творениям. Что с того? Пусть обвиняют Богомолова в стремлении превратить произведения классиков в капустник… Пусть! Ведь на спектаклях, с которых когда-то  начинал — «Отцы и дети», «Старший сын»  и проч. — всеевропейского признания не добьешься. И Богомолов, гончаровский ученик, пошел другим путём. Как литератор  Треплев из «Чайки» Чехова, который, кстати, тоже Константин, он утверждал: «Нужны новые формы». Однако новизну истолковал своеобразно: этот режиссер-новатор сделал ставку на «неглиже с отвагой», на скандал- бесстрашно, дерзко, нагло.

      Список им пересочиненных для драматических подмостков произведений впечатляет: «Идеальный муж», «Дракон», «Мудрец». «Борис Годунов», «Идиот», «Карамазовы»  и далее…

     Классику переиначивали, конечно же, задолго до Константина Богомолова. На сцене  Александринки в каратыгинский период шел спектакль в  комедийном варианте, где чета Гамлетов имела русские смешные в сочетании с именами отчества. А в прошлом веке играли водевиль-пародию «Жан Ермолаев», придуманный  актером Гр. Ге, в котором, конечно же, угадывался отзвук пьес Чехова и Стриндберга. По мотивам «Фрекен Жюли». снял фильм  «Плебей» Яков  Протазанов.

        Вопрос не в смелости и свежести прочтения. Поражает чудовищность глумления. Над всем и вся.  В погоне за новизной и эпатажем К. Богомолов сокрушает смыслы — не только открытые авторами произведений, но как таковые.  С упоением уничтожает сложность,  обнажая примитивность нашего сегодняшнего бытия. А может, примитивность  утверждает? Так может делать человек, считающий сидящих в зале доверчивыми идиотами.

     Возникает натужная игра на  пустотах. В его спектаклях по классике — всё головное — не от сердца. Поначалу,  избавившись от повествовательности, он далее покончил с предметностью и затем … пришел к распаду представления о чем же хочет он поведать миру. Что свидетельствует о падении человеческого духа.

      Можно возразить, ссылаясь на произведения Достоевского, что «скандал -это главный принцип поэтики сюжета, а шире, в философском плане — стихия существования, модус отношения к миру. Это — непримиримый, нескончаемый протест против мироустройства»… Так да не так.

         Он готов на все, чтоб состояться. В каком же качестве? Не суть важно. В любом.

   Тяга к скандалам — глубинное свойство как таковой личности К. Богомолова. Способ привлечь к себе внимание. Чтобы он ни делал. . Он сходу сочиняет формулы эпатажа. Даже из свадьбы сделал зловещий ритуал с катафалком, обрученьем в церкви, где венчался Пушкин, с танцем на шесте его супруги… Да и день для свадьбы 13 сентября  был выбран не случайно.. Пятницу, 13-е, часто называют «днем неприятностей» и даже дьявольским. В католическом календаре 13 сентября – день Святого Иоанна Златоуста, епископа и учителя Костела, покровителя проповедников.

     Как бы то ни было, Константин Юрьевич таки  добился своего — о его свадьбе все вещали все СМИ. (Прочь, прочь домыслы о любовном акте красивого, опасного и хищного создания богомола, половом каннибализме самок).

           Этический, нередко и эстетический нигилизм присущи К. Богомолову.

      Чтоб он ни ставил, важен резонанс — высказывание может быть любым.  Плывучесть смыслов, их двоякость даже хороши — утверждал он после премьеры во многом замечательного спектакля «Слава», где речь идёт   о людях , живших в сталинских тридцатых. Пусть, по его мнению, для одних эти герои станут жертвами скорых репрессий, для других — готовых за идеалы отдать жизнь героями.

            Наверное, придя в искусство, он ощутил себя  мессией.

  К. Богомолов стал автором наделавшего шума Манифеста «Похищение Европы». В нём усмотрели остроумнейшую провокацию и предлагали посмотреть с Манифест двух сторон: как на политическую акцию и как на собрание неких идей.  Причем нашлись те, кто реальным автором этого произведения считал  В. Ю. Суркова. Правда, новых смыслов, кроме провозглашения «консервативных ценностей» и обличения пороков современной западной цивилизации, обнаружить было трудно.

      Однако ничто не ново под луной. В начале перестройки, в далеком 1987-м, Сергей Курехин на музыкальном ринге с участием «Поп-механики» выступил  с речью-манифестом  о неизбежном крахе культуры — не только советской, но культуры как таковой. Он был одним из тех — во всём талантливых, быть может, во многом даже гениальных, красивых,  образованных — кто за собой повёл толпы маргиналов, вышедших их подворотен и котельных. Тогда казался он Ставрогиным тех смутных, клокочущих негодованьем дней. В нем жаждущие перемен увидели, как и  Верховенский, царевича, призванного стать идеологом разрушения.  

         Так неужели история вновь повторяется? И богомоловщина — нашего времени случай?

Москва, Москва/Разбивается стакан,// Стиль России Богом дан/О-хо-хо-хо-хо!

28 августа 2022 года